Мы с Иной разговариваем, когда идем по улице. Вообще-то люди на улицах не болтают. Идут поодиночке или парами, но всегда с затычками в ушах, слушают музыку или шарят в блокнотах. Мама говорит, что раньше на улицах кричали и орали вовсю. Хотела бы я услышать этот уличный шум. На самом деле шума у нас еще больше, только физический мир умолк. У нас постоянно играет музыка, мы постоянно треплемся, но этот шум не выходит за пределы системы. Когда так шумно внутри, как бы мы вытерпели еще и уличный шум? Но нам с Иной все равно хочется поговорить.
– А сегодня у Зины колготки голубые, ты заметила? – говорит Ина.
– Нет, – отвечаю.
– Не заметила?
– Я на ноги не смотрю.
Я и правда не смотрю на ноги. Мне достаточно лица. Может, потому, что я привыкла видеть только лицо.
– И часы по-другому выглядят.
– Почему по-другому?
– На другой руке.
Ина помешана на деталях. В начальной школе они пока видят весь облик. Весь профиль. Со временем и у них от всего профиля останется только лицо крупным планом. Ина высыпает в рот с ладошки горошинки. Марганец, медь, фолиевая кислота, витамины В1, В3, В6 и В12. Я достаю себе яблоко. Ине яблоко не впихнешь, а я их люблю. Ала и большинство подростков моего возраста яблоки едят разве что вареными. Сырые есть не запрещается, но и не рекомендуется. В системе – только рекомендации.
– Я приду к вам в школу, – говорю Ине.
Ина смотрит на меня, но рта не раскрывает. У нее во рту каша из химических элементов, а потому она некоторое время ни слова не произносит, и только по глазам видно, что она ждет не дождется того дня, когда перестанет ходить в школу. Странно, но Ина обрадовалась.
– Фантастика, – говорит она.
Что? Я разучилась читать Инины мысли? Еще в прошлом году умела. Постой, а с каких это пор она говорит «фантастика»? Однако Ина тотчас поправляется.
– Ничего себе, – произносит она.
На улице почти нет людей. Черные вороны – единственные живые существа, сидящие на асфальте и возле одного-двух кустов. Они широко взмахивают большими крыльями, и я так засматриваюсь на эти крылья, что у меня в груди начинает теснить, не хватает воздуха. Ина не задыхается. Она на ворон смотрит нормально, каждый день их видит, когда идет в школу.
Ина скачет по улице, перепрыгивает с плитки на плитку, не наступая на линии между ними.
– А ты знаешь, что когда-то в магазинах работали живые люди? – припомнив, спрашиваю у нее. – Странно, да?
Ина продолжает скакать с плитки на плитку, не задевая линий.
– Правда? Живые люди? – радуется она, хотя ей нравятся Тадас и Зина, и часы на Зининой руке, и ее колготки, потом растерянно прибавляет: – Но это же
– Наверное, – отвечаю ей.
Половина шестого. Все еще жду Алу. Ала опаздывает на
В парке на скамейке сидят два мальчика, обоих знаю в лицо. И, кажется, по именам тоже. Одного, насколько я помню, зовут Валюс. Зрительная память у меня работает, наверное, в сотни раз быстрее, чем у мамы, натренирована с третьего класса. Я все еще жду Алу, и мне становится скучно. Вот бы заговорить с этими подростками. Они тоже пришли на встречу. Но друг с другом, а не со мной, и я не могу с ними заговорить. Это не по правилам системы.
Что делать? Так хочется подвигаться. Бегать не могу, я без защиты, а если появится хотя бы царапина или отметина – будет мне письмо от учительницы или от терапевта. Хожу кругами и повторяю неживые формулы программирования, из которых в системе появляется жизнь. Если только захочешь.
– CV23589XXZZYY —
– KRG77777 —
– CX456XZYYY —
Надо же чем-то занять мозги.
Вспугнула стаю ворон, они поднялись с земли, замахали крыльями, задевая меня. Смотрю на деревья.
Алы все еще нет, но я ей не звоню. Те двое на лавочке теперь общаются по-другому. Некоторое время они разговаривали лицом к лицу, что-то руками показывали, а теперь сидят спокойно, уткнувшись в блокноты. Может, шарят в системе или играют? Нет, видно, что они продолжают разговаривать через блокноты.
До чего же странно это выглядит…
Наконец вижу Алу. Катит от другого входа в парк, совсем не оттуда, откуда я ее ждала. Едва подкатив, говорит, что чуток заблудилась. Очень странно. Так же странно, как видеть ее перед собой. Я так долго ждала, а теперь она торчит у меня перед глазами, и я не чувствую, чтобы меня охватила радость, вообще ничего не чувствую. Не понимаю почему. Может, потому, что мы так и не привыкли