Читаем Откровение полностью

Откровение

А в начале февраля мы все впятером (и у меня есть эти фотографии) отмечали свадьбу Мити в Швейцарии. Мы потусили вместе 4–5 дней, и они уехали. Я осталась с Митей, потому что мы пригласили Максима Дунаевского и решили второй раз отпраздновать свадьбу. Ровно через два дня поехали в аэропорт и встретили Максюшу. Он прилетел с женой Маринкой, с которой у нас были потрясающие отношения. Она называла меня президентом общества бывших жен Максима Дунаевского. Мы проводим три потрясающих дня: путешествуем, развлекаемся, все время смеемся, и в конце всего этого юная жена Мити Амелина, красавица, дочь французской аристократки, говорит при всех: «Хотела бы я стать такой, как Наташа. Развелась с мужем и через несколько дней тусуется с ним и его новой герлфренд. Потом приезжает ее первый муж, с которым она в разводе уже 25 лет, и мы опять тусуемся вместе!»

13. Бабушкины секреты

Когда забрали деда в 1939 году и он впоследствии очень быстро «ушел», как написали, «от воспаления легких», бабушка осталась на руках с двумя детьми: с мамой, которой было девять лет, и дядей Юрой, которому было шесть. Когда пришла война, она работала на фабрике слуховых аппаратов. Там и сама потеряла слух.

Она мне рассказывала немножко, когда у нее было хорошее настроение и когда из нее можно было что-то выдавить.

– Да, Наташа, жизнь была тяжелая, ты же помнишь эту печку, которую нужно было топить? Так вот, мы дрова воровали. А было так. Я, как самая красивая, молодая…

Песни бабушка хорошо пела, играла на гармошке, ее вызывали к начальству, она им играла, они обожали ее слушать. Пока она играла начальству и охране, одни девчонки бежали снаружи фабрики, а другие изнутри перебрасывали поленья им через забор. Если бы их взяли. Охрана там была с пистолетами, серьезная охрана. Это кино. Этими дровами бабушка топила комнату, в которую ее выселили с двумя детьми после ареста деда.

Замуж она больше не вышла. Тему про ее мужа, моего деда, мы никогда не поднимали. Меня это сводило с ума. Я говорю: «Ну что ты, расскажи мне про род по-честному, про дедушку, я знаю, что ты что-то скрываешь. Сталин умер в 1953 году, столько лет прошло уже». – «Нет, это вы так думаете. Доченька, – она говорила, – это ты, доченька, так думаешь. В одну секунду все вернется не успеешь глазом моргнуть».

Все самое сакральное она рассказывала только моему боевому другу и менеджеру Сергею Гагарину, который и жил несколько лет в ее квартире. Она ему признавалась во всем. Ее лучший друг был Сережа.

Мама моя его ненавидела, она ходила в его комнату и все время проверяла простыни: где же мы с ним трахаемся? Она никак не могла найти, где мы с ним трахаемся. Так и не нашла. Макс тоже был уверен в этом:

– Это твой секонд-хазбент, твой второй муж…

– Макс, он голубой.

– Знаем мы таких голубых!

– Макс, у него ВИЧ-инфекция.

– Вы все придумали.

Митя говорил: «У него правда ВИЧ-инфекция, я тебе гарантирую». Настя говорила: «Я знаю».

Сергей однажды ударился головой, и у него потекла кровь изо лба. Вы знаете, венозная кровь – это неопасно. Настя к нему бросилась на помощь, а он тогда не соображал, опасно – не опасно, как заорет: «Не трогай меня ни в коем случае, не трогай, уйди!» Понимаете? У него в голове: «Вдруг ребенок заразится?». Хотя это было невозможно. Представляете, какая сенсация? Сергей жил, инфицированный, в нашем доме в Беверли-Хиллз. Дети знали. Мне он долго не признавался, козел. Гораздо позже рассказал. Каждую ночь я ему говорила: «Ты идешь на свои голубые тусовки? Сережа, в один вечер, это серьезно, ты приедешь оттуда больным, я тебе об этом говорю здесь и сейчас. Ты скрываешься от меня, я тебя не ревную, ты свободный человек. Ты в пять утра садишься в машину и уезжаешь, но долго ты так не протянешь, придешь опять ко мне, упадешь в ноги, все это так и будет».

Митька с ним как-то на пляж поехал, к океану, и там высказал ему все: – Ты что делаешь с матерью? Ты не видишь, что с ней происходит? Ты хотя бы понимаешь, чувак, она же «сверхчувствак». Она понять не может, что случилось, но она все чувствует. Ты нам сказал, что ты ВИЧ-инфицирован, мы все это уже неделю в себе носим, матери не говорим, она сходит с ума, она нас задолбала, она же в невменяемом состоянии находится.

Вот тогда он мне признался. Ну, ладно. Просто вспомнила.

Самое главное, бабушка сказала Сереже три вещи: моя мама, когда была беременна, травила меня до трех месяцев три раза; что моя мама в три месяца принесла меня к бабушке и сказала: «Ты берешь ее или отдаю в детский дом». Нормально? Она рассказала правду про прадеда, про аристократическую принадлежность: дед был графом, его фамилия была Соколов. Бабушка была крестьянкой у него в усадьбе, и дедушка женился на ней.