Откровение

Ногой он умудрился подпнуть в сторону дивана робота-уборщика, который и так не бездействовал, деловито шуршал по полу, в поисках чего бы сожрать. Машинка взмыла под потолок и растерянно там зависла. Правильно, что ему делать наверху? Воздух он уже ионизировал — с утра это сделал, мыть и чистить на потолке нечего, а с пола, где есть чем поживиться, Пачосик его согнал.

Бровь дернулась снова.

Штез эльфе, да что такое с нервами?

— Айтон, — произнес Зверь негромко, — не испытывай мое терпение.

— Я же прибрался!

Если б не разбрасывал вещи, и прибираться бы не пришлось. Но этот аргумент был слишком очевиден, поэтому Зверь не стал к нему прибегать. Человек, который не понимает, что чисто там, где не гадят, не заслуживает ни дискуссии, ни объяснений. Достаточно того, что он знает — Вольф фон Рауб не любит беспорядка в ординаторской.

Было бы достаточно, если б Пачосик вспоминал об этом до того, как устроить беспорядок.

Уборщик разглядел, наконец, пятна на подлокотнике и радостно на них спикировал.

— Почему обувь не в раздевалке?

— Это сменная. Уличная в раздевалке. А я новые туфли разнашиваю, — Пачосик продемонстрировал туфли в руках, спохватился и поднял ногу, — в смысле, эти, а не эти. Я в театр сегодня… собирался, — закончил он убитым голосом.

— Ты что думаешь, я оставлю тебя на внеурочное ночное дежурство? — злость сменилась любопытством, и Зверь от души приветствовал эту перемену.

Доктор Пачосик страдает из-за того, что доставил неприятности интерну фон Раубу. Это правильно — все, кто доставляет ему неприятности должны страдать. Но доктор Пачосик, кажется, полагает, что полномочия интерна фон Рауба не ограничены ни правилами клиники, ни иерархией, ни даже здравым смыслом.

Это тоже было бы… нормально. Более-менее. Если б такие фантазии рождались только в голове у доктора Пачосика. Но неверное представление о возможностях Вольфа фон Рауба сформировалось у всех сотрудников отделения, за исключением, разве что, профессоров.

— Так я пойду? — Пачосик мялся с туфлями в руках. Подвоха в вопросе он не заметил и это нежелание осознать ненормальность ситуации снова начало раздражать.

— Иди, — Зверь вздохнул.

— А, кстати, — взмах туфлей, вернувшиеся в голос энтузиазм и вера в лучшее, — я же закончил последнюю историю для праздничного выпуска. Все в твоей почте.

— Мит перз… — Зверь сцепил руки за спиной и уставился на доктора исподлобья, — Айтон, кто у нас редактор журнала?

— Морьеро.

— Так с хрена ли твои рассказы в моей почте, а не в его?

— Если тебе понравится, Морьеро их в выпуск поставит, а если нет — не поставит, — Пачосик пожал плечами. — Проще сразу тебе прислать.

— Ну, офигеть. Катись в свой театр.

— Хорошей ночи, — Пачосик прощально взмахнул туфлями и вымелся в коридор.

Двери бесшумно съехались, оставив Зверя наедине с роботом-уборщиком.

— Предлагаю считать, что хотя бы по поводу журнала он дал приемлемый ответ, — пробормотал Зверь.

Робот не возражал. Взлетел с подлокотника и вернулся на пол, искать мусор или воображать, что нашел. Роботы со Зверем вообще никогда не спорили. От людей такого отношения почему-то не хотелось.

Адан Морьеро, главный редактор «Еженедельника клиники Тройни» — название придумал во времена оны сам Роджер Тройни, поэтому никто никогда не сменил бы его ни на какое другое — принял бы одобренные Зверем рассказы не потому, что поддался заблуждению о его неограниченных возможностях. Морьеро, хвала богам, не работал на кафедре духовно-социальной реабилитации, вообще не имел отношения к лечению душевных болезней, и под влияние слухов и суеверий не попал. Просто понравившиеся рассказы Зверь взялся бы проиллюстрировать. А не понравившиеся — не взялся бы. Рассказы же с картинками в праздничном выпуске журнала — совсем не то, что рассказы без картинок.

На непраздничные выпуски это правило тоже распространялось, но в них меньше места отводилось под ерунду, а ерунда состояла, в основном, из заметок о жизни клиники, а не из литературных опусов сотрудников.

Попробовал бы Зверь хоть раз покочевряжиться и отказаться иллюстрировать заметки! Да его б сожгли, даже не задушив перед тем, как развести огонь. Никакая репутация не спасла бы, никакой осаммэш. Внутренние новости, касающиеся только сотрудников и только сотрудникам интересные — это было святое.

А творчество на отвлеченные темы… ну, подумаешь, творчество. Каждое отделение, каждая кафедра, могли похвастаться своими талантами. И хвастались. Но не сравнить же выдуманное из головы с реальными событиями, произошедшими с тобой или людьми, которых ты прекрасно знаешь.

Вольф фон Рауб, и когда же это ты успел стать незаменимым иллюстратором журнала? Три месяца работы разве достаточный срок?

Эльрик сказал, в клинике Тройни считали, что у них должно быть всё лучшее. А поскольку слова с делом здесь не расходились, всё лучшее в лучших же традициях древних диких времен, хваталось и утаскивалось в гнездо, где и присваивалось постепенно или сразу.