Откровение

Он благочестиво перекрестился, плюнул через плечо и оглянулся на возвращающегося Олега. Тот шёл босиком, с задумчивым видом держал в руках растоптанный сапог с оторванной подошвой. Томасу сказал мирно:

— Я уже всё узнал. И взял. Пошли. Теперь уже близко.

Он распрощался с бедуинами, Томас кивнул благожелательно, солнце обрушилось с яростью, как будто кто-то сыпанул на плечи жаровню раскаленных углей. Томас, освеженный купанием, шел бодро, воспринимал мир ярким и чистым, запахи улавливал за сто миль, а когда в ноздрях защекотало, сказал саркастически:

— Ну и нажрался же ты! Что за бедуины, если пьют вино? Или аллах в пути позволяет вольности?

— Мне достаточно одного кубка, — сказал Олег кротко. Заметив недоверчивый взгляд Томаса, пояснил: — Но, выпив этот кубок, я становлюсь совсем другим человеком!.

— Ну и что?

— А то, что этому человеку тоже хочется выпить.

Томас хохотнул, в калике живет даже не два человека, а множество, судя по тому, сколько может выпить, оглянулся на удаляющийся оазис:

— А чего таким страшилищем тебя изобразили?

Он думал, что Олег на шутку ответит шуткой, но отшельник за время странствий хоть и обучился почти всему на свете, но только чувства юмора так и не обрёл:

— Как умеют… Не всегда же пешком и с палочкой. Куда-то торопился.

Томас отшатнулся. Волосы встали дыбом. Он ощутил, как затряслись руки, а голос сорвался на жалкий писк:

— Так это был… ты?

— Ты ж сам заметил, что похож.

— Ну… — прошептал Томас, земля под ним шатнулась. Он ощутил как барханы снова закачались как волны, а воздух задрожал. — Это я так, подразнить! Я ж не думал, что в самом деле! Хотя у того чудища руки-крюки, морда ящиком… похож. Значит, ты? Торопился? Торопился, но всех женщин…

Олег объяснил равнодушно, только взгляд чуть потеплел:

— А я тогда пробовал путь всяческих излишеств. В том числе и, ну, этих. Понимаешь, учений как правильно жить на свете — до чьей-то матери, но где-то наверняка есть ценное зерно. Однако отрицать, не глядя, это все равно, что бранить вино, ни разу не попробовав. Настоящая мудрость приходит, когда все узнаёшь на своей шкуре.

— А если на чужой?

— Тогда это учёность.

Томас оглянулся. Даже на расстоянии он различал, что неведомым резчикам удалось выразить мощь и свирепость древнего бога. Томас прошептал:

— Бедный калика… Сколько же тебе гореть в геенне огненной! Может быть, прямо сейчас просить деву Марию о заступничестве?

Калика с сомнением поднял брови:

— Женщину?

— Ну и что, — возразил Томас горячо, — она ж мать нашего бога! Матери даже крокодил не откажет, а наш милосердный Господь не крокодил какой-нибудь с берегов Стибра!.

— Все-таки женщина, — проговорил калика с сомнением. — Не совестно? Может, это и по-рыцарски, но не совсем по-мужски. Когда сирые да увечные молят о помощи, понятно. Заступница, мол. А мы? Мы сами заступники.

— Гореть тебе в огне, — повторил Томас. Он вздохнул. — За гордыню, за волшбу, за всех баб, которых по дороге, не снимая лыж… И за то, что все учения пробовал на своей шкуре… на шкуре пробовал, так и поверю! Про эти все сатанинские учения, гнусные и растленные, нам полковой прелат та-а-а-акое рассказывал жаркими сарацинскими ночами. Потом рыцари на стену лезли, от тоски выли, все с искушениями боролись. Да и мне перепадёт на орехи, что с тобой, язычником гнусным общаюсь!

Калика сказал равнодушно:

— Лучший способ преодолеть искушение — это поддаться ему. Сразу потом понимаешь, что не искушение оно вовсе, а так — видимость. Что бороться с ним легко, что зазря время потерял, и тебе это вовсе не нужно.

— Правда? — спросил Томас с надеждой.

— Проверено, — уверил калика. — Много-много раз!..

Томас сожалеюще оглянулся на исчезающие шатры кочевников. Похоже, золотые монеты мог бы с такой же пользой и сам выбросить в песок.

Глава 12

Впереди вздымалось плато. Не слишком высокое, но у пустыни сил не хватило, чтобы победно идти горячими волнами оранжевого песка. Дальше тянулось твёрдая земля, кое-где зеленели клочья травы, хотя земля была сухая, выжженная, готовая перейти на сторону песка. А его массы, в отличие от морских волн, разбившись о твердыню, не отступили, не растворились, а угрюмо накапливали силы, ветер неспешно наметал барханы выше, и оранжевые волны настойчиво поднимались, уже видя, что окончательная победа будет за ними.

Калика мрачнел, рыжие брови нависли над зелёными глазами злыми кустиками. Глаза сверкали недобро. Томас попробовал утешить:

— Да что тебе? Меньше будет на свете сарацин, зато больше христиан.

— Как будто песок остановится, — огрызнулся Олег. — Нет, песок — это уже все, конец. После Болота — Лес, после Леса — Степь, после Степи — Пески, а после Песка… Надо что-то придумать. Мне песок пятки печёт, а в сапогах по пустыне — только дикие франки могут.

Томас ахнул:

— Да когда это будет?

— Оглянуться не успеешь, — заверил Олег. — Вроде вчера здесь рыбину поймал, во размером! От рыла до хвоста в полсажени, а от хвоста до морды и вся сажень…