Откровение Егора Анохина

– Смотри, разлеглась, корова, – вполголоса сказала Шура Катерине через веялку. – Опять измотает нас за день. Я сегодня не выдержу. Скажу!

Катерина лишь улыбнулась в ответ уголками губ. Крутить барабан со свежими силами не тяжело, а с Шурой вообще легко. Она не ленится, работает добросовестно. Плохо только, ветра нет, хоть бы слабенький, а то пылища, не продохнешь. Солнце медленно поднималось, припекая все сильнее и сильнее. На току шумно. Стучат веялки и триера, кричат парни и мужики, понукая лошадей, тарахтит полуторка, визжат девчата, балуясь с парнями. Откуда-то появился участковый милиционер Васька Кирюшин, молодой краснощекий парень с тщательно подстриженными усиками. Он постоял, пошутил с девчатами и загромыхал на своей телеге к сельсовету.

Дуняшка, несмотря на жару и пыль, работала без отдыха, отгребала отсевы. Ей было неудобно перед женщинами. Она знала, что им из-за нее тяжелей. Они обычно менялись местами у веялки, то крутят, то засыпают зерно, то отгребают отсевы и не так устают. Отгребать мякину самая легкая работа. Тут и ребенок справится. Поэтому Дуняшка старалась хоть как-нибудь копаться. К обеду она устала и все чаще стала посматривать по сторонам, не кончили ли работу соседи. Но ток все шумел, и Дуняшка, вытерев мокрое раскаленное на солнце лицо, снова принималась за работу. Спина горела огнем, кружилась голова, нос был забит пылью, во рту тоже было противно от пыли, и вообще она чувствовала себя разбитой. Веялка остановилась, и Шура вдруг бросилась на другую сторону к Катерине.

– Что с тобой? – испуганно поддержала она бледную Катерину.

– Ой, не можу… Голова кругом пишла, – прошептала Катерина.

Ее вдруг начало рвать. Шура поддерживала. Дуняшка отвернулась. Она тоже почувствовала тошноту.

– Ой, девка, а ты, часом, не тяжелая? – с сочувствием спросила Шура. – Ну, отдохни, отдохни! Посиди тут.

Шура подвела Катерину к вороху, усадила на теплое зерно и вернулась к веялке. Вместо Катерины встала Верка, полная девушка. Веялка застучала вновь.

Дуняшка немного отдохнула во время заминки, но голова кружиться не перестала. Стук барабана заполнил голову, воздуха не хватало, и она крепко сжимала губы, чтобы пыль не попадала в рот, часто-часто дышала носом, а сама машинально двигала и двигала лопатой.

Веялка остановилась.

– Ну что ты виснешь на ручке, а? – закричала Шура. – Это тебе что, Ванька Макеев, что ли? Ты дави, дави на нее, крути!

– А я что, по-твоему, делаю! – огрызнулась Верка.

– Спишь на ходу, вот что ты делаешь! Здоровая кобыла! Тебе одной крутить надо, а ты повиснешь на ручке и висишь, а я должна и веялку и тебя ворочать. Как с Катериной работаешь, так рай, а как с этой встанешь– руки отваливаются!

– Может, ты сама работать не хочешь, а я виноватая! – закричала Верка.

– Ах, так! Это, значит, я работать не хочу. Валька! – позвала Шура другую сменщицу. – Иди крути с Веркой, а я с ней больше не встану!

– А я что, лошадь, что ли? – недовольно отозвалась Валька, засыпавшая в это время зерно.

– Что вы все на меня нападаете, – сморщила лицо, заплакала Верка. – Что я вам сделала?

– Тьфу! – в сердцах сплюнула Шура. – Дали лодырей да калек, и работай с ними как хочешь!

Дуняшке вдруг сделалось плохо. Она, держась за живот и быстро хватая воздух ртом, побрела в сторону. Шура кинулась к ней. Поддержала, усадила рядом с Катериной.

– Садись, садись, милая! Вот так! – приговаривала она, как ребенку. – Схватки, что ли? Рожать-то тебе скоро ай нет?

– Через две недели, должно, – прошептала Дуняшка.

– Да нет, гляжу я, раньше начнутся. Ты, видно, уже не работница. Вон бледная какая стала, как простыня. Может, ребятам сказать, они тебя домой отвезут да бабку позовут, она посмотрит?..

– Не надо. Я сама… дойду. Посижу только.

Дуняшка прилегла на теплую пшеницу. Через некоторое время боль в животе прекратилась. Полегчало. Она лежала и смотрела, как женщины, тяжело наклоняясь, вслед за ручкой, крутили барабан. «Устали, наверно! Обед скоро…» – подумала Дуняшка, встала и подошла к ним.

– Ну, девки, я пойду.

– Может, тебе провожатого дать? – спросила Шура.

– Не надо. Дойду сама… Только завтоком надо сказать.

– Сейчас позову. – Шура стала высматривать среди снующих по току людей худую фигуру Петьки Егоркина. Увидела, закричала и замахала рукой.

Завтоком подошел.

– Дуняшке плохо стало. Домой отпустить надо.

Дуняшка стояла, виновато опустив голову, и перебирала пальцами складки платья на груди.

– Раз плохо, пускай идет. Это дело такое, ядрена корень… Может, тебя подвезти?

– Мы предлагали… отказывается.

– Ну ладно, – завтоком отошел.

– Дуня, ты в платок пшенички насыпь. В последний раз ты, наверно, на току. Насыпь, насыпь, не бойся.

– Да-а! Михалыч заметит…

– Не заметит! Он мужик хороший, хоть и заметит, промолчит.

Шура сняла с головы Дуняшки платок, встряхнула его и насыпала провеянной пшеницы, завязала концы. Дуняшка видела, как завтоком взглянул на Шуру и отвернулся.