Откровение Егора Анохина

В горнице стало тихо, так тихо, что быстрый шепот священника страшно звучал в тишине. И все замерли. Егор открыл глаза. Андрюшка сидел, опустив голову. Мордастый наливал в стакан самогон. Плясун по-прежнему стоял посреди комнаты и наблюдал с полуоткрытым ртом за тем, что происходит в горнице. Похож он был на голодного волчонка, который следит за пиршеством матерого волка, ждет, когда тот насытится и уступит ему жертву.

Шелест одежды, позвякивание пряжки ремня донеслось из горницы, шаги. А поп шептал лихорадочно:

– Псы окружили мя, скопище злых обступило мя, пронзили руки мои и ноги мои…

Мишка появился на пороге, затягивая ремень. Алая морда его с близкопосаженными маленькими глазками поцарапана. Подпоясывался, глядя на бормочущего попа.

—Не клевещи, не обманывай Бога… Пока не пронзили, – хмыкнул он и обрадовался. – А это идея!

– Теперь я пойду, – с готовностью рванулся в горницу плясун.

Но Мишка оттолкнул его.

– Погоди! – и прикрыл дверь.

Плясун обиделся, скосомордился, отошел к столу. Чиркун налил в стаканы себе и плясуну. Выпил, крикнул:

– Пейте, ребята!.. Андрюшка, ты чего смухордился? Разливай, пей да гляди веселей… А ты чо, батюшка, бороду опустил? – Мишка ухватил отца Александра за бороду, поднял голову ему. – Ну, понял теперь, что Бога нет? Я – Бог! Молись мне! Ну, на колени – и молись! Бей поклоны! Благодари за то, что я, Бог, снизошел до твоей дочери! Молись, чтоб родила Божьего сына…

Он дернул попа за бороду, потянул вниз, заставил согнуться, но отец Александр не встал на колени. Мишка ударил его левой рукой по лысому затылку, рявкнул:

– Вставай! Молись вслух, чтоб все слышали!

А бороду из руки не выпустил. Поп изогнулся, но не вставал на колени, морщился, молчал.

– Не хочешь? Не хочешь признать меня Богом? Не веришь? А где же тогда твой Бог?.. Вставай! – Мишка сильно рванул его за бороду вниз и отпустил.

Поп упал. Чиркун пнул его ногой.

– Нет, я тебя заставлю отречься от твоего Бога. Ты будешь молиться мне!

Егор дергался на полу, рвал руки, тужился, стараясь их освободить. Кровь из носа по-прежнему текла, смешивалась со слезами. Дышать было трудно. В голове стучало, пульсировало: убить Чиркуна, убить Чиркуна! Их теперь земля двоих держать не сможет, один должен умереть сейчас, сегодня же.

– Андрей, найди молоток, гвозди в сенцах, быстро! – властно приказал Мишка Шавлухину и подмигнул попу, поднявшемуся с пола. – Щас мы испытаем твою веру, как Христа распнем.

Андрюшка бросил огрызок огурца на стол и как-то суетливо побежал в сени. Двери оставил открытыми, чтоб светлей было. Чиркал спичками, освещал, шарил между ларями и старым сундуком, на котором громко храпел Пудяков. Нашел молоток, ржавые гвозди, прибежал, протянул Чиркуну. Мишка взял. Егор заметил, что, когда он брал молоток, в его маленьких глазках на мгновение промелькнула растерянность, нерешительность, и у Анохина появилась надежда, отступит, перестанет издеваться над батюшкой. Но, видимо, Мишка вошел в раж, или он по натуре своей отступать не любил, и необъятная власть над людьми, свалившаяся на него, мутила голову больше хмеля. Он отхлебнул из стакана, взглянул исподлобья на плясуна, смотревшего на него, насмешливо и недоверчиво, словно говоря: слабак, не распнешь! Остальные красноармейцы отводили глаза, даже Андрюшка Шавлухин сел за стол белый, напряженный.

– Хэ, – вытер губы рукавом Мишка, повернулся к попу, спросил ласково, поигрывая молотком: – Ну, батюшка, отрекаешься от своего Бога? А? Будешь молиться на меня?

Отец Александр покачал головой, торопливо, решительно поднялся с лавки, перекрестился широко, быстро говоря:

– Храни мя, Боже, ибо я на Тя уповаю! Да не скажет враг мой: «я одолел его». Да не возрадуются гонители мои, если я поколеблюсь! – перекрестился и спросил у Чиркуна: – Где крест мой?

Мишка снова растерялся.Он, должно быть, надеялся сломить попа, заставить отречься от Бога, не ожидал такого поворота, но и остановиться не мог.

– Жалкую, что ночь! Быстренько бы сварганили крест… Но я тебя на стене распну. Становись! – указал Чиркун на беленую мелом перегородку, отделяющую прихожую от горницы.

Поп послушно шагнул к стене мимо лежавшего на полу Егора, прижался к ней спиной, раскинул руки. Глаза он закрыл, выставил широкую, с проседью, бороду. Шептал, молился про себя. Губы и борода шевелились.

– Андрей, держи молоток! Пришпиль его к стене!

Белый Шавлухин схватил стакан со стола, глотнул торопливо. Но не пошел в него самогон, отрыгнулся, полезло из Андрея все, чем он закусывал. Зажал он рот и выскочил в сенцы. Тогда Мишка протянул молоток насмешливому плясуну:

– Может, ты возьмешься?

– Ты Бог, ты и твори, – усмехнулся плясун.

– Трусы, слабаки! – радостно воскликнул Чиркун. – Смотрите сюда!