Откровение огня

Комната была моя, и за столом, перед рукописью, сидел я сам, Берт Ренес, славист из Амстердама, приехавший в Москву для работы над диссертацией. Шел 1982 год. Еще был СССР, где царствовал Брежнев, и всем казалось, что политический контроль, цензура и спецхраны в этой стране будут вечны. Манускрипт, что был передо мной, тоже держали в спецхранах — сначала в церковном, потом в советском. За все время эту книгу смогли увидеть всего несколько человек. Среди них не значилось ни одного специалиста — я был первым.

Впрочем, это можно было сказать, если не считать особу, от которой я получил «Откровение огня». Она знала толк в рукописях, однако ее интерес к кенергийской книге не был исследовательским. Та, что принесла мне в общежитие «Откровение», опасалась говорить. Она мне своих намерений не раскрыла, но я о них догадывался.

Рукопись была в моем распоряжении до следующего утра. Я получил ее при условии, что не сниму с нее копии и даже не стану делать выписки — она мне была дана только для чтения. Чтение продвигалось медленно. Скоропись XVIII века нелегко разбирать, если сталкиваешься со своеобразным почерком. Другого быть и не могло у автора «Откровения огня», самого странного из всех кенергийцев. Почерк у него был не просто беглым, он был летящим. Затрудняла чтение и многовариантная графика большинства букв — столь небрежного письма в древнерусских манускриптах мне еще не приходилось встречать.

Если бы только это осложняло жизнь! Утром мне предстояло узнать, чем я был обязан привилегии увидеть пропавшую из АКИПа «книгу тайн». Хорошего ждать не приходилось. Вероятнее всего было то, что я верну рукопись и больше никогда ее не увижу.

Теперь, двенадцать лет спустя, я держал в руках «Огненную книгу». Я пролистал ее от корки до корки и заглянул в оглавление. Глав было семь, в соответствии с семью «тайнами», о которых рассказывалось в книге. Глядя на их выстроенные в ряд названия, я вспомнил чувство, которое они у меня вызывали тогда в Москве. Первое упоминание каждой из тайн было в кенергийской рукописи сродни торжественному возглашению: в этом случае автор пользовался другим письмом — уставом. «Тайна неповторимости», «тайна одиночества», «тайна многоликого страха», «тайна многоликой любви», «тайна причастности», «тайна смирения», «тайна Господнего равнодушия» — выписанные крупными, прямыми, красивыми буквами, эти названия выступали на разных страницах из скорописного текста, как порталы, и гипнотизировали своей значительностью. Странно было видеть их собранными вместе в оглавлении, пронумерованными, снабженными указанием страниц. Я закрыл «Огненную книгу» и убрал ее в шкаф.

«Ты и правда только хотела сообщить, чем кончилась кенергийская история?» — спросил я мысленно Надю. Что ж, получалось симметрично: начало она узнала от меня.

* * *

Двенадцать лет назад, в марте, я приехал в Москву работать над диссертацией. Ее темой было проявление индивидуальности персонажей в русских бытовых повестях XV–XVII веков. У меня имелась своя концепция, и я хотел собрать как можно больше материала для ее подтверждения.

В Москве находятся несколько библиотек, располагающих рукописными отделами. Я собирался начать с самой большой их них — Библиотеки имени Ленина, но получилось по-другому. На кафедре древнерусской литературы Московского университета мне посоветовали познакомиться с фондом АКИПа, о котором я никогда не слышал. Собрание рукописей этого архива было небольшим, но зато скомплектовано исключительно из частных коллекций, где преобладала светская литература. Я почувствовал себя кладоискателем, услышавшим координаты острова сокровищ. Надо ли говорить, что я отправился в АКИП немедленно.

В пятиэтажное, ничем, кроме запущенностью, не примечательное здание у Зубовской площади посторонние допускались не дальше вестибюля. Отдел рукописей располагался там на двух верхних этажах: на четвертом были комнаты сотрудников и читальный зал на два десятка мест, на пятом находились хранение и кабинет заведующего отделом, Андрея Алексеевича Парамахина. Путь на лестницу преграждал милиционер, проверявший пропуска. По его вызову ко мне спустилась сотрудница секретариата, которую мое неожиданное появление привело в растерянность. Приняв у меня необходимые бумаги, она посоветовала мне справиться о «результате» через день. Это было приятной новостью: разрешение на пользование читальным залом в других архивах надо было дожидаться от одной до двух недель. Неприятной новостью было то, что мне в нем здесь могли отказать — иностранцев допускали к себе далеко не все учреждения, а АКИП не походил на национальный форпост культуры, поддерживающий активные международные контакты. Когда я позвонил туда в назначенный день, оказалось, что неприступным бастионом он тоже не был: мой пропуск уже дожидался меня.