Откровение огня

— Андрей Алексеевич просил вам передать, что серьезно отнесется к обнаруженным вами странностям. Будет сделано все необходимое, чтобы их выяснить. Как только что-то станет известно, я вам сообщу. Андрей Алексеевич сказал, чтобы вы держали контакт со мной.

— Я просил его принять меня, — напомнил я.

— Увы, заведующий сейчас очень занят. Кстати, а почему вы заказали «Откровение огня»? Из ваших бумаг следует, что ваша специальность — бытовые повести.

Я понял, куда она клонила. В советских архивах можно было работать только по определенной теме, которая указывалась в ходатайстве о допуске к материалу.

— Я рассчитываю найти в «Откровении огня» жизнеописание Евлария Рязанского. Вам, конечно, известно, что бытовые повести возникли на основе житий? — сказал я. — Кстати, а что именно собирается предпринять ваш заведующий?

— В ближайшее время будет сделана подробная опись вашего сборника, и тогда разъяснится, почему он получил название «Откровение огня», — поведала она.

— Выходит, о подмене нет и речи? — Я опять непроизвольно заговорил слишком громко и еще раз привлек к нам внимание других. Сова дала мне знак следовать за ней, и мы вместе вышли за дверь читального зала.

— Андрей Алексеевич тоже считает, что пока нет оснований думать о подмене. Разве не может сборник О517 называться «Откровением огня»? Это и должна установить опись, — заявила мне библиотекарша на лестничной площадке.

— А полуустав, а количество листов?

— Ошибки при регистрации. Возможно, это был неопытный сотрудник. — Сова смотрела на меня невинно.

— И кто будет разбираться в этих ошибках?

— Один из наших лучших специалистов, — уклонилась она от прямого ответа.

— Такой же неравнодушный к «интригующим рукописям», как и вы?

Сова улыбнулась и стала совсем милой девушкой.

— Хуже. Фанатик.

— Ну тогда это должен быть сам заведующий, — сказал я наобум и, как мне показалось, попал в точку: Сова смутилась — по всей вероятности, у нее возникло чувство, что она сболтнула лишнее.

— Я вам сообщу, если что-то прояснится, — повторила библиотекарша и взялась за дверную ручку.

Я ее остановил:

— У меня еще такой вопрос: у кого был приобретен Сборник О517? Странно, что в его каталоговой карточке не указано, откуда он поступил в АКИП.

— Ничего странного, — сухо сказала Сова. — Это означает, что Сборник О517 приобретен у частного лица, не являющегося коллекционером. Прежнее местонахождение рукописи указывается в карточке, только если она относится к какой-то коллекции — такое у нас правило.

— Можно узнать, кто был то частное лицо, от кого «Откровение» поступило в АКИП?

— Мы таких сведений не даем, — услышал я в очередной раз.

ЕВЛАРИЙ

Иконописец Демьян, родной дядя игумена Захария, закрывался у себя в келье на запирку, когда писал икону. Братья знали: раз дверь его не поддается, значит, к нему нельзя, и в дверь не случали. Кто же сейчас изменил этому правилу? Оказалось, игумен пожаловал.

Демьян открыл, чувствуя душой неладное. Отец Захарий прошел прямо к столу, где лежала доска, что была в работе, бросил на нее взгляд и повернулся к иконописцу с каменным лицом.

— Ослушался все-таки. Я же тебе на образ отца Евлария благословения не дал.

— Причислен он будет. Ты и сам в это веришь.

— Будет. Но еще не причислен.

— Пишу не для нас, а для тех, кто придет за нами. Чтоб был у них его лик истинный.

«Вот ведь до чего дошло! — сокрушился отец Захарий. — Нельзя было дядьке столько воли давать».

— Ахинею несешь, брат Демьян! — напустился он на иконописца. — Разве глаза видят истинное? Глаза видят плоть.

— Разве плоть и дух отдельны? — спросил тот.

Захарий смешался: что на это скажешь?

— Умничать взялся, — укорил он иконописца. — А правила? Или, думаешь, правила не для тебя писаны? Или канон забыл? Препирательств твоих, брат Демьян, я больше не потерплю! Это я тебе как игумен говорю! Доску сжечь, кисти и краски принести ко мне в келью.

— Я тебе не послушник! — вспылил тут Демьян.

— В Захарьиной пустыне все послушны игумену Захарию.

— Или ты выше отца Евлария?

Игумен побагровел и сказал тихо:

— Нет, не выше. Но отец Евларий так высоко, что ближе к Господу, чем к нам.

Иконописец сник, и отец Захарий добавил беззлобно:

— Не свою волю утверждаю, брат Демьян, а волю церкви. Ты, видать, забыл, что главные труды монашеские — послушание и смирение.

Сказал и пошел.

«Матюха донес!» — заключил Демьян, когда остался один. Больше было некому. Только Матюха видел образ Евлария. Он был здесь позавчера. В памяти иконописца снова зазвучал их разговор. «Глаза как живые, — восхитился Матюха, уставившись на доску. — Нос в точности его, коротенький. А это что за черта на правом виске?» — «Шрамик». — «Откуда ты это взял?» — «Увидел, когда чудотворец мимо нас к иконостасу шел. Десять лет уже пролетели, но его лик в памяти все такой же четкий — ни одна черта не стерлась!» — «И я тогда, в трапезной, на него во все глаза смотрел, но шрамика не видел». — «То-то и оно. Смотрел и не увидел. Иконщики смотрят лучше».