Откровение в звуках

Совсем иначе построил свою ораторию «Der Tod Jesu» («Смерть Иисуса») друг Генделя и Баха, 74-летний Георг Филипп Телеман. В финале её бас сообщает о последних мгновениях жизни Иисуса и Его словах: «Er ruft: Mein Gott, mein Gott! Wie hast du mich verlassen!.. Nun seufzet er: Mich duerstet!» («Он взывает: Мой Бог, Мой Бог! Для чего Ты Меня оставил! Затем стонет: Жажду!») И в завершение речитатива: «Свершилось! Прими, о Отец, Мою душу! – И склонил голову на грудь». Можно упомянуть в этом ряду и знаменитую ораторию Карла Грауна «Смерть Иисуса». Но все эти произведения отступают перед Страстями Иоганна Себастьяна Баха, его «Высокой Мессой» и духовными кантатами – столь велики их трагическая выразительность и глубина.

Большая часть речитативов в пассионах Баха приходится на долю евангелиста, но самые существенные слова произносит Иисус. Краткие речитативы спокойны и значительны: Ему не пристало выражать волнение или страх. Вопросы страже, ответы Пилату звучат как бы над тревожной, грозной действительностью. Лишь однажды в Его партии появляется мелодическое расширение. Предсмертный возглас Иисуса «Свершилось!» (шестое Слово) ложится в основу следующей за ним арии – проникновенного лирического отклика на свершившееся («Страсти по Иоанну»).

Особенность «Страстей по Матфею» – в том, что трагической вершиной пассиона становятся слова на кресте (четвёртое Слово): «Eli, Eli, lama sabаthani». При этом выразительная, веская в каждом звуке мелодия Иисуса повторяется (но выше на кварту) евангелистом, и общий колорит звучания блекнет. С последними словами Господа умолкают голоса струнных инструментов. Это и есть тихая кульминация Страстей. Затем в тишину вторгаются взволнованные реплики хора, хорал растёт, и разворачивается звуковая картина землетрясения. Этот контраст поражает. Бах удивительно точно и тонко продумал музыкальную драматургию пассиона. В его ариозо, ариях, хорах музыка несколько раз достигает высочайшего драматического напряжения и даже трагической силы. Это нарастание мастер снимает ради проникновенной негромкой фразы – четвёртого Слова, которое приобретает сверхсильную эстетическую власть. К этому приёму задолго до Баха прибегал и Генрих Шюц. Бах, опираясь на давнюю традицию, обогащает её.

У Шюца тоже есть пассионы, название которых звучит так: «История страданий и смерти нашего Господа Иисуса Христа из Евангелия святого Матфея (Луки, Иоанна)». Он также приводит то одно, то два обращения (Слова) Христа на кресте, а в 1645 году соединяет все Семь Слов в одном опусе. Кантата перерастает в ораторию «Die Sieben Worte unseres lieben Erloesers und Seeligmachers Jesu Christi», опус 478. Сокращённо – «Семь Слов».

Это глубоко драматическое произведение. Все образы в нём отмечены чертами психологической достоверности. Мастер сосредоточивает своё внимание на душевной драме личности, но не ограничивается этим. Сила «Семи Слов», как, впрочем, и других опусов Шюца (пассионов, магнификата, духовных концертов, священных симфоний), – в ощущении трагизма земного бытия вообще и трагизма эпохи (это время Тридцатилетней войны).

В «Семи Словах» и «Страстях» Голгофа осмысляется как всечеловеческая трагедия, но безутешное горе, скорбь, смертные муки переданы у Шюца с суровой сдержанностью.

Каждое из четырёх действующих лиц отмечено в оратории своим мелодическим стилем (партию Иисуса поёт тенор, Первого Разбойника – альт, Второго Разбойника – бас, Евангелиста – различные голоса попеременно). Партия страдающего Иисуса представляет собой ярчайший пример стиля lamento, что значит «жалобно, скорбно». Она словно соткана из кратких вздохов и стонов, и даже долгий звук в репликах Христа воспринимается как болезненный вскрик. В ином ключе («возбуждённом») выдержана партия Первого Разбойника, распятого по левую руку от Христа: он богохульствует, искушает Иисуса. Партия Второго Разбойника также отмечена особым мелодическим стилем.

Композиция оратории проста и строга: история смерти Христа дана в торжественном обрамлении скорбных хоров и «симфоний». Сдержанная манера музыкального рассказа напоминает скорее чтение евангельского текста, чем его драматическое воспроизведение, словно искусство отступает перед подлинностью и значимостью этого события для человеческой истории. Повествование ведётся скупыми средствами мелодических речитативов в сопровождении органа. От лица евангелистов поют то сопрано, то альт, то тенор, но на словах Иисуса «Господи, для чего Ты Меня оставил!» (четвёртое Слово) и при описании смерти Христа все партии объединяются в ансамбль. Партия Иисуса на всём её протяжении сопровождается дуэтом скрипок. Вступительный хор и симфония вводят нас в атмосферу событий, а заключительная симфония и хор оставляют слушателя в состоянии светлой и торжественной печали.

Кто же он, выдающийся предшественник великого Иоганна Себастьяна?