Откровения людоеда

Во-первых, я знал — знал! — что в сердце и средоточии моего искусства лежала четко выраженная философия: философия со своей собственной структурой, принципами, логикой и силлогическим самоутверждением, не менее четким, чем рационализм Декарта или псевдомистический экзистенциализм Хайдеггера — и, естественно, более реальная, чем последний. Это безошибочное и точное знание захватило меня сильнее, чем я могу выразить, не столько по причине его последствий, сколько из-за совершенной неуместности и абсолютной неожиданности этого дара! Даже при всей моей всегдашней убежденности во владении техническими навыками, при всем моем непоколебимом чувстве призвания и посвящении всего себя ее потребностям, философия эта была почти видимой, словно я втискиваюсь в темноту, практика без подтверждающей теории, я же — приверженец обрядовости, которому не хватает теории, маг с кроликом, но без цилиндра; теперь, из-за падения и удара по голове, это появилось: я неожиданно обнаружил себя при всех трех составляющих — теории, теологии, цилиндре.

О, как напыщенно, как лощено все это звучит, и как совершенно неадекватно! В то время как подарок, который я получил, был сам по себе чрезвычайно прост: до своего падения я знал, как творить свое искусство, после падения — я знал зачем.

В сердце философии поедающих плоть есть жест любви: он значительный и непосредственный, и поедающий плоть связан с плотью точно так же, как парень с эрекцией связан с влажной девушкой; этот процесс продолжителен и долготерпелив, и вкушающий плоть тоскует по плоти так же, как мистик тоскует по поцелую Бога; эта тоска сродни одержимости, она захватывает всего человека, и поедающий плоть страстно желает плоти точно так же, как бесплодная женщина страстно желает ребенка.

Подумайте об этом, прошу вас: разве не очевидно за пределами любых разумных сомнений, что этот мир полностью зависит от продолжающегося существования движений в сторону уступок и поглощения? Разве все эти принципы не обосновывают сущность распределения веществ? Так как там, где я — или, по меньшей мере, там, где мое тело — вы, ваше тело, быть не может; просто не может существовать физически, я занимаю некоторое пространство, и пространство, которое я занимаю, недоступно для вас. Следовательно, пока нас не уничтожили в яростной борьбе, правило законов природы, которые определяют выживание каждого вида — от человека до амебы! — это движения в сторону уступок и поглощения. Некоторые рождены для того, чтобы уступать, а другие — чтобы поглощать; чернопятая антилопа нервно скачет среди пыльных кустов, принадлежа к первому виду, а лев, который сбивает ее с внезапным красным взрывом капель крови и тканей, принадлежит к последнему. Так же, как и моя разновидность, племя поедающих плоть.

Имеющиеся в данный момент предложения всегда помогают осознать это двойственное движение. Нет никаких эффективных сравнений, которые можно сделать между человеком, действительно поедающим плоть, и — скажем — человеком, который, причмокивая, поглощает тушеное мясо с подноса, сидя перед телевизором, как часто делал мой отец: первый, будучи выше всех в крайней степени, знает о своем высоком призвании и изысканной чувствительности к потребностям своего искусства, является носителем света знаний; второй, пребывая в полном незнании относительно процесса, в который он вовлечен, погружается в глубокую интеллектуальную темноту. Первый — это любовник, второй — неразумное чудовище. Тогда есть кто-то — и это единственный род, представляющий ценность! — чей особенный дар позволяет ему превращать осознанное соучастие в единственную действенную природу, в редкостное и любимое искусство; я, Орландо Крисп, — один из этого племени.

Да, я знал, в миг ошеломляющего интеллектуального озарения, которое испытал, что открыл философию своего алхимического искусства — метафизику, которая была ее матрицей и основой. Я немедленно окрестил ее Поглощением, и теперь я расскажу вам, что она, в конце концов, пришла, чтобы обозначить широкую перспективу моей жизни. Она придерживается утверждения, что мир Форм был, по Платону, — и его субъект, и метод, магнитным камнем его мышления, чувства и деяния. И я называю это искусство своим? Нет — конечно же, оно принадлежит миру!

Позвольте мне снова сказать это: мое искусство больше всего напоминает труд алхимика, так как я преобразовываю основное в необычайное, низкое в высокое, я превращаю мертвую плоть в röti de pore aux pommes,[119] и у меня нет совершенно никаких сомнений относительно того, что делается. Я подтверждаю на физическом уровне преобразование духовной значимости, духовный выбор, высокий и возвышенный, как горячий жир в чугунной кастрюле, так как слова являются знаками, и свидетельствуют о реальности.