Откровения палача с Лубянки. Кровавые тайны 1937 года

«Решением Политбюро 26 мая 1938 года Генрих Люшков был освобожден от обязанностей начальника Управления НКВД по Дальневосточному краю «в связи с переводом на работу в центральный аппарат наркомата внутренних дел». В то время началась очередная административная реформа центрального аппарата, поэтому формально вызов Люшкова в Москву выглядел как повышение. Хотя, учитывая сложившуюся тогда практику, можно было предположить, что на самом деле в столице его планировали арестовать. На этом кадровые перестановки на Дальнем Востоке не закончились – 1 июня 1938 года Политбюро назначило нового зам. начальника краевого УНКВД, новых начальников всех восьми областных управлений НКВД, входящих в состав Дальневосточного края, а также новых начальников Особых отделов Тихоокеанского флота и Амурской военной флотилии. Все вновь назначенные были «варягами» – выходцами из других регионов. Фактически это означало «чистку» аппарата УНКВД по Дальневосточному краю.

Николай Ежов не спешил выполнять распоряжение Политбюро – подписывать соответствующий приказ о кадровых перестановках. Вместо этого он 26 мая 1938 года направил телеграмму Генриху Люшкову, в которой было сказано:

«Учтите, что в ближайшее время, в связи реорганизацией ГУГБ НКВД, предполагаем вас использовать [в] центральном аппарате. Подбираем вам замену. Сообщите ваше отношение к этому делу».

Очень странный текст. Не принято было в то время спрашивать у руководителей их согласия на перевод на другую должность. Просто ставили перед фактом. Понятно, что если человека переводят в Москву, тем более с Дальнего Востока, где в любой момент мог начаться вооруженный конфликт с Японией, то «сменщика» нужно подобрать заранее. И зачем тогда об этом сообщать в телеграмме, когда все и так ясно.

Два дня потребовалось Генриху Люшкову на обдумывание странной телеграммы. 28 мая 1938 года он сообщил в Москву:

«Считаю за честь работать [под] Вашим непосредственным большевистским руководством. Благодарю за оказанное доверие. Жду приказаний».

Приказ о переводе Люшкова в Москву Ежов не спешил подписывать. И это странно. Прошло две недели с заседания Политбюро, а Люшков продолжал оставаться начальником УНКВД по Дальневосточному краю.

Внезапно 9 июня 1938 года будущий перебежчик заявил своему заместителю Григорию Осинину-Винницкому[29] о необходимости выехать в район пограничного города Посьет, где у него должна состояться встреча с особо важным агентом. Прибыв на поезде в город Ворошилов и проведя короткое совещание в местном УНКВД, Люшков на автомобиле отправился в Посьет. Там он заслушал доклад начальника 59-го погранотряда К. Гребенника об остановке на охраняемом участке, после чего вместе с чекистом выехал к месту встречи с агентом, которая якобы должна была состояться рядом с госграницей.

Интересно, что только 24 июня 1938 года, спустя 11 дней после бегства Люшкова, Сталин приказал зам. наркома внутренних дел Фриновскому отправиться в Хабаровск и разобраться в произошедшем. По странному стечению обстоятельств в тот же день зарубежные СМИ опубликовали сообщение о том, что начальник УНКВД бежал на территорию Маньчжурии.

Вернемся к рассказу Петра Фролова».

…– Похоже на то, – согласился Блохин, – Люшков был не единственным выдвиженцем Ежова. Были и еще люди, которых он считал своими подчиненными. Вот и третья причина, из-за которой его нельзя было назначать на пост наркома. У Ежова не было своих людей. Придя в наркомат, он был вынужден сначала набирать людей в свою группу, а потом расставлять на ключевые посты по всей стране. Лично ему преданных людей! При этом он часто закрывал глаза на их «троцкистское» прошлое, а также связь с иностранными разведками и уже разоблаченными врагами народа.

– Так как же такое возможно? – искренне удивился я. Мне казалось, что человеку с «пятнами» в биографии не место в органах госбезопасности. – Вот когда я поступал в училище, то заполнял множество различных анкет, где нужно было сообщить не только все о себе, но и всех родственниках. А после того, как по моей вине к японцам сбежал «враг народа» Люшков, меня ведь расстрелять хотели сначала.

– Могли и расстрелять, – меланхолично произнес собеседник. – Ежову выгодно было тебя объявить главным виновником в побеге Люшкова. На твоем ведь участке он ушел.

– Так я ведь рапорт написал на имя начальника заставы! – еще не понимая, куда клонит Блохин, заявил я.

– Ну, и кому какое дело до твоей бумажки? Думаешь, Люшков своих людей на Дальнем Востоке не имел? Может, они и его побег подготовили. Это куда сложнее, чем документ из следственного дела изъять. В этом Ежов и его слуги очень преуспели. Знаешь, сколько они липовых следственных дел сделали? Много. И все потому, что врагами были.