Нам пришлось ехать медленно, выбирая параллельные улицы, так как активисты движения Сопротивления повсюду разбросали металлические пятиконечные колючки. Но несмотря на все предосторожности, одна из них все-таки проткнула нашу покрышку. Парижане высовывались из окон в восторге от нашей неприятности, утоляя свою жажду мести оскорбительными комментариями по поводу того, как мы меняли колесо.
Французы окружили нашу машину, точнее, тесно обступили нас, словно собираясь в любой момент напасть. Их оскорбительные замечания сопровождались враждебными взглядами и угрожающими жестами.
Только благодаря Даниэль мы избежали больших неприятностей. Но если бы горожане узнали, что она француженка, они могли убить ее прямо у нас на глазах. Девушка закрыла лицо руками, очевидно считая, что ей выпала роль предательницы своего народа. В тот момент я понял, как сильно изменилась Даниэль. Она решила поехать за человеком, которого едва знала, поехать за ним в чужую страну, корчившуюся в агонии перед поражением.
Я почти завидовал Ульриху из-за этой девушки.
На всякий случай я достал револьвер, хотя в кармане каждого из этих хмурых французов мог оказаться такой же. Когда мы прыгнули в машину, среди тесной толпы наступило ледяное молчание. Кто-то едва слышно отдал приказ, и люди расступились перед нами. «Расчистили линию огня, – подумал я. – Когда мы тронемся, они начнут стрелять». Я поднял револьвер и направил его на ближайшего горожанина. К счастью, этого предупреждения оказалось достаточно.
Мы быстро поехали дальше, включив габаритные огни, по направлению к Ле-Бурже.
Большая группа грузовых самолетов с красными крестами приземлилась там для погрузки раненых.
– Когда вы доберетесь до Дюссельдорфа? – спросил я, передав Даниэль и Хинтершаллерсу таблетки первитина и проглотив одну сам, чтобы отогнать сон.
Хинтершаллерс положил таблетку себе на ладонь.
– Гм, нам хватит суток. Свидание состоится завтра днем у меня дома. Ты один раз был там.
– А как ты переедешь границу?
– Эти вещи сотворят чудо, – ответил мой товарищ, достав огромную жестяную банку сардин в масле, бутылку бренди и пачку сигарет.
В следующее мгновение Хинтершаллерс уже мчался прочь вместе с Даниэль.
Я постоял несколько секунд, глядя им вслед. Что, если Ульрих погибнет? Я боялся, что чувствовал к Даниэль нечто большее, чем должен был, но постарался прогнать эти мысли.
Глава 14
Лететь мне пришлось в темноте, но после бурных событий дня сильно тревожиться из-за этого уже не стоило. Мой курс лежал почти на северо-восток через Суазон, Лаон, Гиве, Люттих, потом на северо-запад мимо Ахена на Дюссельдорф. В лучшем случае я мог определить направление практическим методом. Для этой цели я взял маленькую карту, оценил курс на глаз, отмерил карандашом четыреста километров от Парижа до Дюссельдорфа, прикинул расстояния между городами и реками, над которыми мне предстояло лететь, затем разделил общее время полета на шестьдесят минут и заучил на память следующие действия:
Взлет. Двенадцать минут – маленький городок на реке. Двадцать минут – маленький городок на реке. Одиннадцать минут – большой город на реке. Пять минут – большой город справа. Час после взлета – Дюссельдорф и Рейн.
Пилоты транспортных самолетов закачали головами и громко расхохотались над таким методом навигации, но старший капитан одобрительно кивнул:
– Так ты точно доберешься до цели.
Уже темнело, когда я нажал на газ перед окнами ресторана парижского аэропорта, и шасси моей машины оторвались от французской земли. Франция стала воспоминанием – тяжелым при расставании с ней.
Я еще мог различить широкое шоссе, над которым летел, и длинную колонну измученных людей, возвращавшихся домой. Пехоте потребуется несколько недель, чтобы добраться до Германии. Стрелка моего спидометра неподвижно лежала на четырехстах километрах. Примерно через час она вернется на ноль, и это будет означать, что я дома.
Серая пелена внизу сгустилась над землей, но луна и звезды давали достаточно света. На западе тоже спустилась ночь. Бледное свечение приборной доски уже стало мне надоедать, придавая рукам и лицу водянисто-зеленый оттенок. Крылья самолета поблескивали в лунном свете. Я представил себе парочку влюбленных, гуляющих где-то сейчас при луне. Могли ли они увидеть мою тень? Могла ли какая-нибудь зенитка поймать меня в свой прицел?
Серебристо-голубая лента стала приближаться ко мне, и я повторил фрагмент своего сочинения: «Двадцать минут – маленький городок на реке». Эна, блестящая, как полоска мишуры, разогнала мои тревожные мысли. Я внимательно посмотрел вниз, вправо, влево и назад, но ни одной зенитки не заметил.
Наконец показался Суазон, а потом за вращающимися лопастями винта самолета я увидел Лаон.