Читаем Откровения пилота люфтваффе. Немецкая эскадрилья на Западном фронте. 1939-1945 полностью

Люди начали что-то бурно обсуждать, но меня это не встревожило, так как следующая партия бомб уже со свистом летела вниз, и разговоры стихли. Неизвестность длилась всего несколько секунд, но они показались вечностью. Пожилая женщина начала громко молиться. Под самой крышей бомбоубежища, на койке в верхнем ряду, лежала девушка лет шестнадцати. В руках она держала книгу и смотрела на меня пронзительными зелеными глазами. Мать накрыла голову сына своим передником.

Взорвалась первая бомба. Затем вторая, уже ближе. Здание до самого основания содрогнулось. Поток сжатого воздуха ударил в бронированную дверь, часть его со зловещим глухим звуком просочилась сквозь замочную скважину. Третья бомба неслась с пронзительным свистом. Точно на нас! Все мы знали, что она падала на нас.

Зеленые глаза девушки буквально сверлили меня. Пронзительный визг бомбы стал напоминать звуки взмахов крыльев гигантской летучей мыши. Я испугался, испугался глаз девушки – они причиняли мне физическую боль.

Страшный удар! Треск ломающихся деревянных перекрытий и приглушенный грохот со стороны соседнего дома.

Мы ждали.

Девушка в ужасе обхватила себя руками. Тоненькие ноготки с маникюром вонзились в ее неприкрытые плечи.

Мы продолжали ждать.

– Не взорвалась, – произнес пожилой служитель бомбоубежища.

Женщины и дети заплакали. Девушка вернулась к своей книге.

Я собрался уходить.

– Вам лучше остаться в убежище, – посоветовал мне старик в стальном шлеме. – Сейчас посыплются фосфорные бомбы.

Я послушал его. Вдруг пожилая женщина крикнула мне:

– Эй, ты! Мы сейчас тоже на передовой! Но если бы я была в твоем возрасте, я не стала бы прятаться по бомбоубежищам.

– Не нужно так разговаривать с нашим другом, – вмешался старик. – Он уже выполнил свой долг. – Служитель бомбоубежища указал на мои награды.

– Прекрасно, – ехидно продолжала женщина. – Но что он здесь делает?

– Летчик! – добавил кто-то еще.

Я покраснел от смущения, но пытка еще не закончилась. Все взгляды были устремлены на меня.

– Тогда пусть опять летит! – раздался чей-то голос из дальнего угла бомбоубежища.

– Думаю, он в увольнении, – защищал меня старик.

– Нет, – твердо сказал я. – Я просто готовился к дневному бою.

– К дневному бою? – повторила пожилая женщина. – Прекрасно. Опять промах наших вождей.

Но это было уже слишком для почтенного служителя бомбоубежища.

– А теперь будьте любезны помолчать, уважаемая фрау. Власти прекрасно знают, как наши бойцы должны действовать. Фюрер знает все. – На последних словах он повысил голос.

– Что вы хотите сказать? Фюрер! – крикнула пожилая женщина. – Вот мы здесь, умираем в этом подвале, а власти. Всех их надо поставить к стенке, предателей!

Все слышали яростные выкрики женщины, и мужчина средних лет в штатском вышел из полумрака.

– Такие высказывания против наших вождей обойдутся вам дорого, уважаемая!

В убежище воцарилось ледяное молчание.

– Ей семьдесят шесть лет, – тихо заметил старик.

– Возраст не имеет значения, – сердито ответил человек в штатском.

Я уже собрался вмешаться, как пожилая женщина вдруг пробормотала:

– В чем дело, герр блокляйтер? Я не сказала ничего плохого. Наоборот, я попросила молодого солдата сбить вражеские бомбардировщики. И я хотела бы, чтобы всех их поставили к стенке: летчиков, которые сбрасывают на нас бомбы, – с пафосом закончила она.

Со всех сторон грянул громкий смех.

– Молодчина! – выкрикнул кто-то.

– Да-да, именно это она и сказала! – кричали другие.

Мужчина в штатском выругался и вернулся на свое место.

– Фосфорные бомбы! – разнеслось по убежищу, словно предупреждение о приближении чумы или наводнения. Видимо, кто-то выглянул наружу и увидел вспышки.

– Падают на той стороне Рейна, в старом городе.

Тысячи контейнеров с жидким пламенем действительно летели вниз, пробивали крыши домов и взрывались повсюду. Белая раскаленная жидкость текла ослепительными потоками по стенам и лестницам, окутывая все огнем, блокируя выходы с улиц и из подвалов. В следующее мгновение ветер разнес пламя по целым районам. Горящие человеческие фигуры безумно носились или превращались в угли под обрушившимися стенами.

Несколько женщин снова начали бормотать молитвы, на это раз их голоса звучали едва слышно и, наконец, совсем стихли. Все затаили дыхание. Служитель бомбоубежища стиснул зубы. На его скулах заиграли желваки. Под стальным шлемом по лбу старика струился пот. Взглянув на меня, он подвинулся ближе, чтобы прошептать мне что-то на ухо, но я ничего не услышал. Что-то грохотало и плескалось за стенами убежища и на крыше, словно огромные градины стучали по черепице.

– Конец! – в ужасе закричала женщина. – Мы горим!

В это мгновение вокруг что-то заревело, бомбоубежище содрогнулось, потолок и стены вот-вот должны были обрушиться на нас. Бомба в соседнем доме взорвалась. Послышался стук падающих кирпичей.

– Это была бомба замедленного действия, – пробормотал старик.

– Иисусе, помоги нам! Иисусе! – пронзительно крикнула молодая женщина.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза