Откровения романтика-эротомана

Да и мне больше в голову не приходило набить малиной пизду любовницы, может, потому, что я больше не находил в магазинах малины, когда ездил по другим городам с другими женщинами. Однажды я пробовал засунуть шоколад А.К., но ей это не понравилось ни на йоту. Она боялась инфекций. Утверждала, что ее внутренние стенки слишком чувствительны. В любом случае этого не повторить без волшебного ингредиента: свежей малины…

Так что, читатель мой, это будет нашим с тобой секретом. Может, в качестве аванса будущих отношений? Это секрет, который я дарю тебе, чтобы компенсировать тот факт, что я не смог придумать подходящего чтива на тему фрукта и секса для антологии. Надеюсь, что это, по крайней мере, заставит тебя улыбнуться, и я уверен, что книга не станет хуже, обойдясь без моей немощной и эгоистичной попытки создать рассказ. Желаю удачи.

Кстати, а каков твой любимый фрукт? И какие у тебя с ним сейчас (или были) отношения? Обещаю, что никому не расскажу.

Полуденное солнце безжалостно палило в открытую спину Корнелии, пока она — вот уже в двадцатый раз — проплывала бассейн. Она не любила физической активности, не говоря уж об упражнениях. И только танцы, казалось, позволяли ей держать тело в форме. Но как только она погрузила носки ног в воду, ей мучительно захотелось сломать все барьеры, промчаться сквозь сине-зеленую освежающую воду. Ах, если бы это помогло ей привести в порядок мысли и посмотреть на происходящее со стороны…

Похоже ли на то, что в этом любопытном и омерзительном деле она совершает свой первый прорыв? Поймет ли она когда-нибудь этого мертвого человека и его жизнь, полную лжи?

И что там с Укротителем Ангелов?

Казалось, у нее были все кусочки паззла, они струились меж пальцев, но она не знала, как правильно подогнать их друг к другу. Для того чтобы сложить мозаику, ей не хватало полной картинки.

Она приняла освежающий душ и отправилась обратно в номер.

Ее номер, как и беспорядочно декорированный бассейн, являл собой такое же полное смешение стилей. Пастельные тона и терракот, приглушенный свет, выделанные металлические кресла и опорная рама, арабские шторы и коврики, развешанные по стенам и разбросанные по полу. Временами, когда она, выключив свет, вглядывалась в полумрак, ей казалось, что все это не больше чем съемка легкого, но дорогого и популярного порно. Порой же обстановка напоминала атмосферу борделя тридцатых годов. Или все это было плодом ее воображения, ее упрятанных мечтаний, забытых в потаенных уголках души.

Она сбросила махровое полотенце и посмотрела на себя в зеркало. На свое тело.

Худощавое и бледное.

Странно, подумала она, как быстро женское тело избавляется от свидетельств былой невоздержанности. Как синяки и кровь исчезают, словно хамелеон, сливающийся с кожей. Похоже на сценарий Дориана Грея? И скоро ли ее догонят собственные годы? Проснется ли она в один прекрасный день, осознав, что на ее коже появились следы, линии, затвердения, цвета стыда, что слишком запоздало проявились последствия чрезмерного потворства своим желаниям? Она любила мужчин и женщин, или, по крайней мере, они ей нравились, и эти мужчины использовали ее, жестко, просто, систематично. Станет ли в один прекрасный день ее алебастровая кожа серой?

Груди были все еще высокими и твердыми, никаких следов обвисания, тонкие розовые соски, дерзко стоящие и острые, выступающие, между размером А и В, об этой части тела ей вряд ли стоит беспокоиться. Ее шея была длинной и нежной, ее кожа — упругой. Ноги были неизменно бесконечно длинными, тянулись, сужаясь в узких лодыжках, и только один незаметный след детства — шрам от падения с велосипеда — чуть повыше левого колена. Маленькие родинки и веснушки тут и там рассыпаны по плечам, и больше на ее теле нет изъянов. Таким был рассвет ее четвертого десятка.

И чего она достигла?

У нее были ее книги, ее мучительные воспоминания, ее красота.

Это не было неожиданностью.

Она избегала смотреть в свои собственные глаза.

Как будто боялась найти ответы на вопросы, которых не сможет вынести.