Откровения телевидения

Кино живет дублями и их отбором, театр

живет повтором, рядовым спектаклем. На телевидении играешь единственный раз, сегодня, сейчас. Если переда

ча повторяется, тиражируется —

это чисто техническая задача. Актер на телевидении играет один раз, сразу обращаясь ко всем, к каждому. Мне кажется, что это ощущение единственности данного представления составляет одну из главных особенностей актерской работы на телевидении.

С чем это сравнить? С театральной премьерой без последующих спектаклей? Попробуйте в театре предложить актерам репетировать пьесу, заранее зная, что она пройдет один раз. Ничего не получится. Другой настрой, другое искусство.

Однажды можно показывать либо сделанное совершенно, закрепленное многогранным опытом в других видах искусства — так переносятся на телевидение готовые театральные спектакли, эстрадные номера, — либо попробовать импровизировать в этот единственный раз, вдохновившись единственностью, особой атмосферой, когда ты говоришь не со зрительным залом, а с каждым из многих отдельно.

Это, по

-

моему, и только это и есть телевидение. Передача должна отличаться от

репетиции гораздо сильнее, чем отличается генеральная в театре от премьеры.

—

Вы говорите: импровизация. Но почему?

—

Потому что должно быть соответствие

между мерой внимания зрителя и отдачей,

мощностью работы актера. Театр, эстрада,

кино —

искусства публичные. Зритель

затрачивает целый ряд усилий для того,

чтобы начать смотреть: покупает билеты,

собирается, сдает пальто и, наконец, главное — объединяется с другими зрителями в

новое и живое тело — зрительный зал.

Телевидение —

искусство личное. Путь

зрителя к телеспектаклю короток — поворот ручки настройки. Поэтому внутренний

настрой зрителя невысок. Чтобы произошел

контакт, актер не должен говорить с одним

не вполне внимательным человеком, сидящим дома, как говорят с готовой слушать

массой. Способ игры, мера подготовленности актера должны быть уравновешены с

мерой начальной заинтересованности

зрителя.

Отсюда вывод —

для меня телевидение — искусство эскизное, допускающее гораздо больше импровизации в момент представления, чем кино и театр. В этом привлекательность, в этом своеобразие.

—

Но в э

том ведь и опасность! Опасность

«выдать» в эфир несделанное!?

— Да, но эскиз не должен быть небрежным. Незаконченное, несделанное вообще нельзя показывать. Играть для каждого отдельно вовсе не значит играть по

-

домашнему — безответственно и не затрачиваясь. Импровизация должна иметь твердую, но очень подвижную основу. Все эти проблемы встали передо мной, когда в 1965 году по инициативе моего друга —

талантливого и опытного телевизионного режиссера Александра Аркадьевича Белинского —я взялся за сложное дело — прочесть по телевидению всего «Евгения Онегина».

Восемь

глав —

восемь передач. На эстраде я «Онегина» не читал, наизусть его не знал. Большая любовь к произведению пришла ко мне как раз в этот год, была для меня новой, волнующей.

Итак, любовь к произведению, довольно хорошее знание биографии, жизни, характера Пушкина и полное незнание текста. Меня взволновало само сочетание Пушкин — телевидение. Оно показалось мне очень органичным. Уже первая строфа романа в стихах идеально выражает интимное, личное обращение к читателю

-

зрителю, настойчивое, доверительное, которое так свойственно маленькому экрану.

«

Не мысля гордый свет забавить,

Вниманье дружбы возлюбя,

Хотел бы я тебе представить

Залог достойнее тебя,

Достойнее души прекрасной,

Святой исполненной мечты,

Поэзии живой и ясной,

Высоких дум и простоты;

Но так и быть — рукой пристрастной

Прими собранье пестрых глав,

Полусмешных, полупечальных,

Простонародных, идеальных,

Небрежный плод моих забав,

Бессонниц, легких вдохновений,

Незрелых и увядших лет,

Ума холодных наблюдений

И сердца горестных замет».

Вот идеальная для меня формулиров

ка

краткого, к чему должен стремиться я, актер, на телевидении, — легкое вдохновение, не обнажение, не катарсис — это прекрасный удел театра, — а легкое, адресованное на ты, вдохновение.

Я сделал попытку передать зрителям свое первое ощущение от романа, а не плод изучения его. Я попытался эскизно сыграть автора, проводя его в восьми главах через восемь лет жизни, реальной, пушкинской

.

Был общий замысел, был замысел оформления и стилистики каждой главы. Я учил текст — главу в три

-

четыре дня, и мы начинали поиски действенного, интонационного, пластического зрительного характера рассказчика. Все остальные характеры были производными от него. После трех глав мы темпа не выдержали и стали показывать по главе в месяц.

Мы намечали в поиске физическое и духовное состояние Пушкина. Герои зависели от этого состояния, были изменчивы от главы к главе. Скажем, 5

-

я глава (именины), ее мы определили как ночь всплеска хмельного воображения, когда Пушкин не успевает за летящими к нему образами и рифмами, когда он сам доволен собой и забывает до утра свое одинокое затворничество.

В этой буйной главе — всех любит и ко всем ироничен. К Ленскому больше всего. 6

-