И вот, когда звучит этот необычный, протяжный, торжественный, завораживающий голос:
«О Де
-
ельвиг, Дельвиг, что
-
о награ-ада
И дел высо-оких, и стихо-ов...
Таланту что и где отра-ада
Среди злодеев и глупцов...» —
то вдруг начинает думаться: а такой ли уж «посредственный» поэт Вильгельм Кюхельбекер? Почему же этот архаичный, тяжеловатый, часто не очень складный стих долго потом звучит в ушах и вспоминается неотступно?
«Горька судьба поэтов всех племен,
Тяжеле всех судьба казнит Россию...»
Всю высокую поэзию, которая есть в этих скромных строках, Юрский сумел показать нам, ибо, любя своего героя, он с поэтическим благоговением произносит чистые и честные слова Кюхли, всею жизнью своей заплатившего за то, чтобы быть и остаться поэтом.
И когда одинокий человек в длинном арестантском халате мечется передо мной взад и вперед по тюремной камере и исторгает из себя уже не голос, но почти вопль, и все же читает стихи, читает, как заклинание, как средство от помешательства, как оружие защиты и самосознания, — я верю этому как непреложному, неопровержимому документу: да, так вот именно метался Кюхля в каземате Петропавловской крепости, закутавшись в серый безобразный халат; да, так вот и читал он этим каменным стенам свои стихи — и старался читать их красиво и звучно, как и подобает читать поэзию; и именно таким был его голос — полубезумным и музыкальным, так и застыл он на этих каменных стенах:
«Несу товарищу привет
Из той страны, где нет тиранов,
Где вечен мир, где вечный свет,
Где нет ни бури, ни туманов.
Блажен и славен мой удел:
Свободу русскому народу
Могучим гласом я воспел,
Воспел и умер за свободу!
Счастливец, я запечатлел
Любовь к земле родимой кровью —
И ты, я знаю, пламенел
К отчизне чистою любовью!..»
Чем написаны эти строки?
Голой душою — сказала бы Цветаева.
Кем сделана эта поэзия? Гением или посредственным поэтом?
Это здесь неважно. Здесь другой счет.
«Петербург никогда не боялся пустоты... Московские площади не всегда можно отличить от улиц, с которыми они разнствуют только шириною, а не духом пространства. Основная единица Москвы —
дом, поэтому в Москве много тупиков и переулков. В Петербурге совсем нет тупиков, а каждый переулок стремится быть проспектом... Площади же образованы ранее улиц. Поэтому они совершенно самостоятельны, независимы от домов и улиц, их образующих. Единица Петербурга — площадь... Восстание 14 декабря было войной площадей».
В художественном произведении — в том числе и в романе Тынянова «Кюхля» — слова, фразы, эпизоды обладают способностью диффузии: они проникают друг в друга, сообщают друг другу дополнительный, глубинный, тайный, иногда неожиданный смысл. Фраза о петербургских переулках, кажущаяся на первый взгляд лишь остротой автора, обнаруживает свой скрытый драматизм. Это образ неразрешенного противоречия — противоречия, возникающего тогда, когда нечто стремится преодолеть обозначенные для него рамки. Это борение силы, вызванной к жизни новой реальностью, с мощным противодействием традиции. Такой же драматизм заключен и во всем портрете города. Дух пространства и свободы, дух площадей, дух преобразований дал Петербургу Петр — «революционная голова», как назвал его Пушкин. Те же площади с их «грозным, оцепенелым стоянием» 14 декабря решили спор в пользу «традиции» и «рамок», освященных деспотической волей того же Петра.
Спектакль «Кюхля», как и роман Тынянова, рассказывает об этой трагедии, повествуя о судьбе поэта. Но, как и роман Тынянова, это не только рассказ об общественной трагедии и личной судьбе. Это поэма о человеке, о том, что личность жива лишь тогда, когда забывает о себе, когда стремится — чем бы это ни грозило — во имя любви к людям преодолеть свои пределы...
Необходимо легкое вдохновение
С. Юрский
—
Вы успешно работаете в театре, в кинематографе, на телевидении. Считаете ли
.
Вы, что каждое из этих искусств предъявляет актеру свои, особые требования?
—
Разумеется. Хотя на первый взгляд
может показаться, что это и не так. Когда
непосвященный смотрит на соревнования
фехтовальщиков, он определяет, который
лучше, только по результату. Ему трудно
уловить стиль — слишком быстры и тонки
комбинации, слишком неуловимы движения.
Точно так же для непосвященного (зрителя
или актера) театр, кино, телевидение, эстрада — все сливается в единое понятие —
актерская игра. Оценка —
хорошо или
плохо, нравится или не нравится
.
Я подчеркиваю, что непосвященными в этом смысле
бывают не только зрители, но и актеры и
режиссеры, работающие не покладая рук в
этих театрах. На мой взгляд, работа актера
в разных видах искусства — близко лежащие, но все же различные профессии. Из одного корня, но в разные стороны. Я бы сравнил их со славянскими языками — понять с некоторым усилием можно и серба и болгарина, не изучая специально языка. Но чтобы заговорить на этом языке, нужно многое. Примениться к технике телевидения театральному актеру нетрудно, но повести за собой эту технику, заговорить на языке телевидения —
это другая профессия.
—
В чем ее существенное отличие?
—
Телевид
ение — искусство без дубля.