Откровения влюбленного матроса

На Вовиной даче уже груши-яблочки поспели, и сливы соком налились. Запад. Здесь теплее, чем у нас. А разговоры о том же, что и у нас: где навоз достать да перегною раздобыть? И Вовина жена Калерия, по-вовиному Калька, об этом страдала, слегка попиливала мужа. Я попросил у их соседа тракторок, и мы сгоняли с Вовой к ферме, а потом на болотце, начерпали перегноя да торфа. Привезли, чтоб разжиться похвалами. Каля смягчилась, закатила целый банкет с возлиянием. Поскольку я не пил, то был наглядным примером, каким должен быть «настоящий мужчина». А Вова для примера не годился, потому что пребывал навеселе и реагировал неадекватно, то есть употреблял мат.

Каля – женщина объёмная, в Вовином духе, глазки игривые, бровки подвижные. Брюнетка жарких кровей. И, видать, у Вовы на подозреньи. Всё он о каком-то Титове упоминал, а она пунцовела и злилась.

Расставание – довольно волнительная процедура. Всё воспринимается обострённо. Вова попросил меня сбацать песню «Эй, моряк, ты слишком долго плавал, я тебя успела позабыть». Это из фильма «Человек-амфибия».

– И меня забыли, – добавлял Вова.

Если бы я знал реакцию Калерии, ни за что бы горланить эту песню не стал. Видно, и вправду, был у Кали грешок, и Вова напоминал об этом. Калерия ударилась в горькие слёзы и даже в истерику. Пришлось ладонь на струны положить.

– Играй, играй, – кричал Вова. – Эй, моряк, ты слишком долго плавал…

– Сколько это может продолжаться?! – стонала Калерия. – Вовсе у меня ничего не было с этим Титовым.

Мне было жалко и Калю, и Вову. А Вова чего-то бубнил, доказывая, что было, а Калерия, наоборот, – не было. Я не вникал. Что было, то было – быльём поросло.

– Не зря говорят, что самое длинное на корабле, – это язык у боцмана, – рыдала Калерия. – Вот и болтаешь. Тут по телеку умная женщина выступала. Она сказала, что семья, где женщину хвалят четыре раза в день, никогда не распадается, два раза – число разводов редко, один раз – наполовину. А там, где, как у нас – одна ругань – вообще не семья. Ты хоть раз доброе слово обо мне при чужом человеке сказал?

– Он не чужой, – огрызнулся Вова. – За Титова тебя хвалить?

Так что прощался Вова не очень трогательно, поцеловал Калю как-то зло и хлопнул дверью. И она не поехала с нами.

Всю дорогу Вова рассказывал о том, что, наверное, не распознал, какая Калька есть на самом деле, что познакомился с ней случайно в санатории. Потанцевал, отвесил комплиментик типа: завидую вашему платью. Оно так близко к прелестям. Она вроде ухаживания принимала, шампанское пила, но в комнату не пустила. Значит, впечатления не произвёл.

– Известное дело, мужчина, как загар, сначала пристаёт, а потом смывается. Смылся и я. Не больно надо. Санаторная любовь внезапна и скоротечна. Положил глаз на шатенку Тину.

А Калерия, видимо, поняла, что допустила промашку. Прихватила меня по пути в столовую и говорит:

– Я думала, что моряки настойчивее.

Выходит, я донжуанить разучился?! Пришлось проявить настойчивость, пустить в ход всю технику обольщения. Женщины, даже самые бескорыстные, ценят в мужчине щедрость и широту. Они поэтичней мужчин. А что может быть прозаичней и противней скупости? Плюшкиных не любят. Я развернулся: цветы, коньяк, конфеты, катание на лодке. Конечно, все эти прогулки при луне, танцы, шманцы, обниманцы, поцелуи, щупанцы сказались. Из дома отдыха попал я в Калин дом. Обнаружилось, что старые кавалеры её не забывают. Пока я ходил в море, прораб Титов время не терял.

По пути на вокзал Вова горестно изливал мне душу и тоску, и разочарование.

– Мне кажется, что я уже не способен на чистую и хорошую любовь из-за той доступности женщин и лёгкости отношений, которая сложилась сейчас. Заболел я, вернее, захандрил. Это ещё до встречи с Калькой было. Никто меня не любит, никому я не нужен. А друг мой – врач пришёл на помощь.

– Я тебе сестричку пошлю, она всю хандру с тебя снимет.

Приходит этакая юная красавица, присела измерить температуру, пульс, а когда я погладил ножку, она без всякого стеснения этак обыденно раздевается – юрк под одеяло ко мне. Чувствуется, давно постигла постельное мастерство.

И если б это было редкостью. Еду на машине. Попросились две девушки-красавицы. Переглядываются. Одна говорит:

– Хотите, окажу услугу.

– Какую услугу?

– Ну женскую.

– Не миллион запросишь?

– Нет. Остановите машину.

Я остановил.

Одна девица вышла прогуляться, а вторая деловито и просто в машине справила обещанное.

Вот мне и кажется, что нет теперь любви, а остались только слова о ней и бесконечные песни.

– А Калерия? Она-то любит тебя?

– Не знаю.

А я подумал, что у меня всё иначе. Майечка меня любит.

Сбор команды 18 августа на вокзальной площади. Отсюда поедем на автобусе в польский город Щецин, где ждёт нас наше судно «Одер» под немецким флагом. И хозяин – немец, так что будем работать на немецкую буржуазию. Команда же русская, дружная, сплочённая во время прежних рейсов. Только нет нынче одного – Феликса Карасёва, попавшего на операцию. Я за него по протекции Вовы. «Одер», «Одер», вроде звучит, а по-нашему одёр – это измученная кобыла или мерин, кожа да кости.