Откровения знаменитостей

— Вы как Понтий Пилат. Понимаете человека, не мешаете ему оставаться самим собой, но не станете переживать, если женщина потерявшая вас, будет мучиться, как на Голгофе. Ведь, по Библии, Голгофа — это Лобное место. А вы, Понтий Пилат, с новой женщиной сохраняете мудрость и вальяжность? — Ну-у во-от! Пра-а-вильно — Понтий Пилат! Не верю, что он был, как я, вальяжный. Он же был военный. А мы сибариты.

Спасительная самоирония Дмитрия Михайловича заставила меня переключиться на «Демонов в раю», где густо перемешались, крепко спаялись фантазия и реальность, плотская гиперболическая страсть и дьявольские козни. Там вездесущий, мистически кошмарный тип, сексуальный гипергигант пользуется своим шлангом как орудием сладострастной мести.

— А все-таки Липскеров любит чертовщину! С вами когда-нибудь играли черные силы? Случалось ли что-то экстраординарное, что подстегнуло ваше воображение?

— Не Липскеров любит чертовщину. Может быть, чертовщина любит Липскерова. А он только отбивается от нее. Какой-то тихой сапой она все-таки проникает — приходится отплевываться. Крестные знамения помогают иногда. А все-таки было несколько знаковых вещей. Когда я закончил книгу «Последний сон разума» (она еще лежала на столе в рукописи), недели через две, часов в пять утра, раздался международный звонок. Женский голос просил Ильясова. Я сердито ответил, что никакого Ильясова нет. Она еще раза два звонила, требуя Ильясова. И когда я разгневанно бросил трубку, меня осенило: моего героя в романе зовут Ильясов! Заинтересованный, я стал ждать звонка незнакомки, чтобы узнать, какой номер она набирает, и что-то услышать о тезке моего героя. Но она больше не позвонила.

— В книге нашла современное воплощение чертова сила: ваш Карл вездесущ, фантастически информирован, коварен и, как любое зло, неуязвим. Кем вдохновлялись? Случалось ли с вами нечто, что содрогнуло сознание?

— Вряд ли что-то особенное случалось. Я видел только оттенки, какие-то детали. Когда-то, на заре бандитского капитализма, меня забрали в милицию. Сидел я в обезьяннике один и вдруг увидел вблизи себя кучку дымящихся мозгов. Милиция решила на меня давить таким способом. Что это было, не знаю. Может, они кому-то выбили мозги. Я не поддавался на их провокации. А потом пришел какой-то человек ростом в полтора метра, в кожаном плаще до цементного пола. Посмотрел на меня из-под густых бровей маленькими глазками под скошенным черепом и обратился к старшине раздавленным голосом: «Можно, я заберу его к себе?»

— Это пострашнее!

— Тут я и подумал и чуть не взмолился: «Ни в коем случае не отдавайте меня…»

— В описаниях вы обошлись без пошлостей. И все-таки хочется знать: чрезмерность плотских сцен чем-то объяснима?

— Грехи наши человеческие зиждутся всего на нескольких пороках. Иногда и не отличишь, как непорочное действо вдруг обнаруживает свою порочность. Сексуальный гигантизм персонажа — это и есть тот пример большого разврата, не только сексуального, а разврата в умах, в душе, что несет с собой этот персонаж. Причем нет никакой мотивации, зачем он это делает. Ведь зло редко бывает мотивировано. Зло всегда находится в каком-то мировом подсознании. К сожалению, поэтому оно всегда с нами. Добро генетически заложено в людях. Оно может сопротивляться злу, но часто проигрывает.

— Носители добра чаще становятся жертвами. К тому же человек сталкивается не с космическим носителем зла, а с реальным, что ужаснее, потому что оно сиюминутно.

— Случается, зло и добро меняются полюсами. То, что 25 лет назад мы воспринимали как добро, сейчас многие оценивают как зло.