Откровения знаменитостей

— А не устал наш Диоген от бочек и от позы лотоса?

— Признаться, немного затосковал. Захотелось сельских просторов, и тут мне помог переводчик моих книг на хинди Варьям Синх. Правда, совсем некстати начался сезон дождей. В деревенском доме однажды просыпаюсь, а рядом на кровати змеюшка лежит. Я закричал: «Наг!» То есть «кобра». С перепугу не разобрал, была ли это кобра. На мой крик как из-под земли вырос хозяин дома, что-то приговаривая шепотом, поплевывая, колдовски заманил змею в кувшин, отнес подальше от дома и выпустил в родную для нее стихию. У нас бы змею тут же забили…

— Нам бы мудрость индийцев… И долго ты задержался среди кобр?

— Постарался побыстрее распроститься. А вот Василий Михайлович Песков чувствовал себя в индийской деревне как рыба в воде. С какой лихостью он добывал материалы для очерков! Затемно, часов с шести утра, садился на мотороллер, за спину своего нового друга индийца, хорошо знавшего русский язык, и уезжал до глубокой ночи. И так каждый день. Крестьяне сразу признали в нем своего. До сих пор понять не могу, как они объяснялись, ведь деревенские английского не знают. На местной ярмарке Песков так понравился крестьянам, торговавшим коровами и буйволами, что, когда он, увлеченно жестикулируя и что-то говоря, отошел от своей сумки с фотоаппаратурой, они тут же выставили свой караул. Без языка душевно поняли друг друга. Я говорю на хинди, но такого расположения к себе в тех краях не заметил.

— Твоя любимая одежда в экзотических поездках?

— Джинсы и такая же рубаха. Еще безрукавки ношу.

Вулкан ожил

— Саша, в тебе бродила поэтическая лава, не востребованная тобой. Вспомни, как впервые произошло поэтическое извержение.

— Совсем недавно. Если пользоваться предложенным тобой сравнением, я не был засохшим вулканом. Какие-то тектонические процессы во мне происходили. Очень редко я прислушивался к лирическим толчкам. Но не торопился им подчиниться: все казалось — мне жить долго! Друзья подшучивали: «Ты хромофаг, пожиратель времени». Да нет, Наташа. Я просто жил. Влюблялся, читал хорошие книги, общался с кем хотелось, ездил по родной стране. А внутри что-то булькало, тренькало, посвистывало…

— Ты все-таки писал стихи! Арсений Тарковский благословил твои стихи.

— Конечно, я тогда испытал счастье. Но стихов у меня было мало.

— А почему?

— Легко спрятаться за привычную отговорку — дескать, в неволе птицы не поют. Не люблю самооправданий! Ежели начинается извержение, тут не важно, какой вокруг социальный климат и политическая обстановка. Все становится вторичным. И не важно, какая власть, какие запреты и где ты живешь — во дворце или в крестьянской лачуге. Извержение начинается неостановимо и накрывает и тебя, и всех, кто рядом. Совсем недавно вдруг осознал — я смертен. И времени осталось мало. И как только я это осознал…

— Сдвинулись тектонические пласты сознания?

— Вот именно: крышка кратера была отброшена. Я стал убыстрять ритм жизни: вставал в шесть, сразу под душ. После легкого чая отправлялся в гонку за словом. И не за столом — в постоянном движении. Лучше сочиняется в ходьбе по саду, по лесу. Наверно, со стороны выгляжу и смешно, и странно. Как безумный гоняю слова, пока не отыщу самое точное.

— Мне иногда звонят пишущие женщины и радуются, что за день сочинили пять стихотворений.

— Тут, конечно, таится опасность — впасть в графоманию… Пока сочиняю, запоминаю наизусть. Варианты отбрасываю.

— Твои потомки папиными рукописями не поторгуют.

* * *

— Саша, ты пишешь еще и прозу, а это ведь другое ремесло.

— Когда пишешь прозу, ты словно вышиваешь по канве: знаешь, что намерен сказать. И типажей вокруг сколько хочешь, и сюжетами жизнь снабжает бесплатно. Ничего выдумывать не надо. Стараешься все это оживить в том стиле, какой избрал.

— Сколько же романист торчит у письменного стола?

— Я придумал уловку: делю день на две половинки. Наработаюсь и посплю часок, а потом, словно с утречка, еще страниц шесть напишу.

— Есть опасность отяжелеть…

— Знаешь, когда работал над любовным романом «Конопатая Маша», похудел на пять кило.