Откровения знаменитостей

* * *

– Вы воспитанник Института живописи, скульптуры и архитектуры имени Репина, а на самом деле – старой академии, где учились большие художники. Что заставило вас уехать из СССР?

– Я много писал. Антресоли, углы были заполнены работами. Писать становилось бессмысленным делом. Зачем? Для кого? Меня никто там не угнетал, я не был членом Союза художников. Можно было в те времена зарабатывать неплохие деньги. Мой отец был художником, и он за меня сделал всю поденную работу. Ну сделал бы я еще одну-две картины. Опять для кого?

– Кто первый купил вашу картину?

– Юра Трубников, бизнесмен. Сейчас он ушел на пенсию. Мы дружили. Он купил мои работы за много и тем самым очень поддержал меня. Эти деньги помогли мне продержаться до Лондона.

– Помните ваши первые лондонские впечатления?

– Появился я там тридцатилетним наивным мальчиком – и сейчас еще сохранил эту наивность. Все галереи обошел, предлагая свои картины. Но слышал «нет». А кушать-то надо! Деньги быстро кончаются. Моя будущая жена мне посоветовала написать одному из самых блистательных галерейщиков мира. Что он вытворял на рынке искусства! Я не верил в результат. Но чем черт не шутит! Написал. Через 2 дня пришел ответ. Он к нам приехал и сразу купил несколько моих работ. Потом сделал персональную выставку. Жизнь повернулась круто. Он мог приехать на мой день рождения и подарить такой букет, который некуда было поставить. В нем букетов 40 поместилось.

В этот момент к отцу в мастерскую заскочил сын Сергей – молодой человек двухметрового роста. Он уже вполне самостоятелен и профессионально судит об искусстве. Мать Сергея-младшего – вторая жена Чепика, Наташа. Есть у него еще один сын – Даниил, от третьей жены. Это Елена Калашникова, художница, выставлялась в Нормандии, живет в Москве вместе с Даней. Мальчик заканчивает художественную школу. Отец очень хочет, чтобы он получил серьезное художественное образование в Москве.

– Я очень люблю Даню. Братья нежно относятся друг к другу. Они красивые, очень высокие. Иду с ними и чувствую себя под их защитой.

* * *

– Париж – город соблазнов. Вы в своей мастерской отшельничаете. И все-таки вас, как Тулуз-Лотрека, увлек «Мулен Руж»…

– Да, я люблю Тулуз-Лотрека. И я второй после него художник, который пошел рисовать «Мулен Руж». Но, конечно, теперешний «Мулен Руж» совсем другой.

– Что же вас туда завлекло?

– Я нарисовал целую эпопею «Россия распятая». Заканчивался век. Картина вышла очень страшная. Самая пессимистическая. Она выставлялась в русском посольстве в Лондоне, затем на Осеннем салоне Парижа, у Пьера Кардена, на фестивале русского кино. Эта картина прожила напряженную жизнь. Сейчас я ее разобрал – места в мастерской почти не осталось. Она состоит из нескольких частей. Это крест неправильной формы, какой бывает на братских могилах. Он собирается из разных картин, и у каждой свой сюжет. Работа над картиной меня здорово вымотала. Пришлось принять на себя много отрицательной энергии. Мне необходимо было в этот момент что-то абсолютно противоположное, легкое – девочки, сисечки-писечки… И я пришел в «Мулен Руж». Тогда русских танцующих ребят была там много – наверно, треть. Хорошо выученные в России, они имели грандиозный успех.

– Танцовщики проявляли любопытство к зарисовкам художника?

– Конечно. «Мулен Руж» как раз менял программу – это делается раз примерно в 10 лет. Я видел, как рождается спектакль. Занятное шоу! Но репетиции были безумно интересные. Ставил какой-то американец, ставил еще итальянский балетмейстер и французская дама. Вот это я рисовал.

– Вы советовали им что-то поменять в костюмах?

– Нет-нет. Костюмы там вообще безобразные.

– Ваши муленружские работы выставлялись?