Откровения знаменитостей

–  Глеб, что привело вас в Турцию?

– Мой интерес к Турции возник после того, как я прочитал роман Памука «Черная книга». Невероятное описание Стамбула! И я загорелся желанием там побывать. В тот год я мог позволить себе такое путешествие: молодежный «Триумф» наградил каждого премированного двумя с половиной тысячами долларов. Благотворительные деньги я благополучно потратил на это путешествие. Я в ту пору работал редактором «Экслибриса». Но поездка в Стамбул была моей личной блажью. С трудом добыл телефон-факс Памука… В отеле с наглой надеждой написал ему текст: мол, прочитал роман, в восторге, прошу дать мне интервью. Указал отель и номер телефона. Потом спустился с листом в холл и попросил помочь мне отправить факс Орхану Памуку. Шокированные служители посмотрели на меня насмешливо, как на чокнутого. Памук в Турции очень известен, настоящая звезда. А тут какой-то русский парень запросто посылает ему свое письмо! Тем не менее мой факс они отправили.

И Памук позвонил! Часа через два я встречал его в холле. На лицах консьержа изумление переросло в подобострастие. И я стал для них VIP-персоной, хотя мой вид не внушал им никакого уважения: джинсы, кеды. Еще утром в их глазах читалось: «Какой же ты гость, если не ходишь в начищенных ботинках!» Мы отправились ужинать, поговорили, записали беседу. Орхан – по-европейски общительный человек, очень открытый. Его английский прекрасен. Я тоже спокойно могу общаться на английском.

– Где вам удалось так его усвоить?

– Спасибо моим родителям. В 80-е годы не поскупились нанять мне репетитора. Он помуштровал меня, а дальше я пошел сам: читал книги, ездил по странам, общался.

– Вы школу заканчивали в Москве?

– В подмосковном городке. Мои родители были научными сотрудниками Международного научного центра. Отец всеми силами прививал мне любовь к физике. Но почему-то я внутренне сопротивлялся. Потом отец умер, мама одна не могла совладать со мной, и я самотеком подался на факультет журналистики МГУ.

– За вами уже виден шлейф популярности. Не появилось желание встать на ходули сноба?

– Просто у меня другая натура. Чувствую себя дискомфортно, когда проявляют излишнее внимание ко мне. В быту я держусь не на виду. Чем меньше на меня обращают внимания, тем мне уютнее.

– Вам случалось защищать человека или отстаивать дерзкую идею с риском лишиться каких-то благ?

– Я никогда не бросался на амбразуру. Но моя любопытствующая натура попадала в сложные ситуации. Наше время вообще толкает не на отважные поступки, а на НЕучастие. Это и есть поступок! Соблазнительных возможностей ведь слишком много. Но нужно чутье, чтобы не вляпаться в то, за что потом будет стыдно.

– В жизни полно непредсказуемых поворотов. С вами случались эпизоды шокирующие?

– Вся надежда на неожиданности. Ими и питаюсь. Один пример. В 2004 году я находился в Таиланде. 24 декабря там случилось цунами. Мы жили недалеко от эпицентра и нисколько не пострадали, но свидетелями довольно страшных вещей были.

– Рассказывали, что вас, не подающего ни слуху ни духу, тогда зачислили в списки пропавших.

– Так и случилось. Я пережил жуткий момент: ты живой и невредимый, а в Интернете, в крупных информационных сайтах, обнаруживаешь собственную фотографию в почти траурной рамке рядом с сообщением: «Пропавшие без вести россияне нашлись, только один не подает сигнала». Потом сайт завел тебя на какие-то сетевые форумы, где о тебе говорят в прошедшем времени и друзья, и незнакомые люди. Все оценивают твою жизнь по-разному. Кто-то призывает молиться о спасении, кто-то презрительно бросает: «Так ему и надо!»

– Что вы испытали при этом?

– Сначала вся эта нелепица обескуражила, а затем воодушевила.

– Вы очень скупо отдаете своим стихам внутреннюю энергию. Не хотите полно проявить свои психологические запасы?

– Это склад моего характера. Не хочу его как-то форсировать в эмоциональном плане. В русской поэзии достаточно было надрыва, разрывания рубах и прочего. Почему я должен вступать в ту же колею? Это мой язык, и он сдержан.

– Глеб, вы любите присочинить, нафантазировать про себя самого даже в очерковых эссе!

– Да, люблю почувствовать и применить к себе ситуацию, которая со мной не случалась. В обыденной жизни всегда присутствует некий идеальный замысел, но масса помех мешает ему развернуться.

– В романе вы явно нафантазировали эротическую сцену в отеле с турчанкой Бурджу. В это грехопадение я не поверила. Молодой русский в исламской стране мог бы элементарно схлопотать секир-башку!

– Да нет. Турция – вполне европейская страна. И во-вторых, это все-таки не я, а герой романа.

– Даже в книжке-эссе вы говорите о собственном эротическом любопытстве, ищете встречу с проститутками-кореянками. У вашего рассказчика ваше имя, произнесенное с акцентом: «Галип», то есть «Глеб». Здесь не отговоришься, что не про вас все это.

–  (Завелся.) Если я приезжаю в город, то хочу познакомиться не только с памятниками, но и с его мифами. В Ташкенте одним из таких мифов были корейские проститутки. Вероятно, их никто никогда не видел. А миф о них довольно устойчив – он о невероятных усладах, которые они могут доставить. Очеркисту все это интересно, хотя тут возникает другой барьер: до какого момента я пойду в этом эксперименте. Это мое личное дело. Литература остается литературой, но я не хочу ввязываться в совсем уж паскудные истории. А вот попробовать впутаться в реальные истоки мифа – пожалуй. Без этого не получится литература.

– Глеб, а по натуре вы влюбчивый?

– Влюбляюсь по нескольку раз на дню. Но на 3–5 минут. Эта влюбленность абсолютно ничего не значит в моей биографии. Влюбленность – это какой-то эмоциональный допинг. И все. В принципе это живое любопытство.

– Наверное, еще не утоленное. Не потому ли вы не женились до тридцати пяти? Искали прекрасную женщину, достойную большого чувства?

– Скорее это издержки производства. Писатель – существо эгоистичное. Он все время выкладывается то на бумаге, то за компьютером – идет на поводу у своих сочинений. В бытовой жизни – это вампир, который может лишь потреблять, высасывать энергию из дорогих ему людей. Свою собственную энергию он вогнал в компьютерный текст. Жить с таким человеком довольно сложно. Я не особенно стремлюсь превращать кого-то в жертву.

– У вас есть собственная философия семейной жизни?

– Я только ее вырабатываю. Для семейной жизни очень подходят два абсолютно свободных человека – вполне сложившихся, состоявшихся. Никто из них не станет обретать свою свободу за счет другого. Только изначально, изнутри освободившиеся от иллюзий, романтизма и эгоцентризма люди способны создать хорошую семью и жить без придирок, претензий и прочей чепухи. Я по крайней мере постараюсь освободиться от холостяцких привычек…

– Простите меня, Глеб. Но от этой правильной философии тянет холодом. Вы думаете, что ваша обаятельная жена Катя это внутреннее освобождение и самодостаточность ставит выше любви, выше нежности?

– Мы были знакомы десять лет. Издалека. На расстоянии. А потом оказались рядом, и я понял, что это близкий мне человек и что я влюблен в нее все эти годы. Масса эмоций, конечно. Но такие вещи я могу рассказать только в книге.

– Заметила, вы прекрасно себя чувствуете в кратовском доме Кати. Во дворе гигантские сосны. Их подвижные кроны вас умиротворяют?

– Я рос в окружении сосен в подмосковном городке, но у нашей семьи никогда не было дачи. Завтракать или пировать с друзьями на веранде мне не приходилось. Надеюсь, в Катином доме мне будет хорошо и созерцать, и кашеварить, и писать.

– Там есть мангал и прочие приспособления для кулинарных затей. Вы сумеете угостить своих гостей экзотической едой?

– После Ташкента пристрастился готовить плов на открытом огне. Соорудил на участке очаг из кирпичей, привез свой ташкентский казан и приготовил для жены и тещи. Они убедились: восточный плов не миф. Тут все непредсказуемо. Ты общаешься с огнем, регулируешь его интенсивность. На глазок кидаешь приправу, прежде всего – зиру. Плов получается таким, с каким настроением ты его готовишь. Он отразит в себе твои эмоции, твое состояние, как и твое стихотворение. Поскольку я сейчас чувствую себя счастливым, мой плов, приготовленный под соснами, удался.

– Ну что ж, Глеб! Пловом вы меня уже соблазнили. Поговорим о коньяке. С увлечением прочитала ваш очерк об искусстве возделывания винограда и о тайнах коньяка. Что привело вас в этот пьянящий город – Коньяк?

– От меня требовалось сочное, вкусное эссе. И я сначала бросился изучать литературу, а потом совершил путешествие в этот город. Побывал в коньячных подвалах «Готье», «Хайн», «Фрапэн» и «Полиньяк». Даже на фабрике, где делают бочки. Это настоящий карнавал и предбанник адской кухни!

– Вы, певец коньяка, домой в Москву привезли бутылочку?

– Привез восемь бутылок коньяку. Уж не знаю, как только дотащил. Самую невероятную бутылку мне подарили в одном из коньячных домов. Узнав про год моего рождения – 71-й, – мастер-купажист, составляющий коньяки, спустился вниз, нашел бочку 1971 года, а в ней – дорогие великолепные коньячные спирты из Гранд-Шампани. Нацедил он мне целую бутыль и сказал: «Наливай в каждый твой день рождения по чуть-чуть. В этом коньяке живет твой год».

– Уже осушили эту священную бутыль?

– Полбутылки еще осталось. До особого случая.