Откровения знаменитостей

– И за это с ними власть поступила со всей безумной жестокостью. Да и коллеги тоже их ненавидели, писали на них доносы.

–  В писательской среде доносы процветали. У музыкантов доносительство не пустило корни.

– Когда началась новая волна эмиграции, я написал пьесу «Последний взгляд». Мы прощались с друзьями, словно их хоронили. «Арсенал» сейчас играет эту грустную музыку, и обходимся без фирменного джаза. Когда-то меня обвиняли, что я занимаюсь идеологической диверсией, играя джаз. И мы играли его с еще большим подъемом, зная, что американщина, как ржавчина, разъедает советскую идеологию. Сейчас, когда я слышу, как наши музыканты великолепно играют американский джаз, то ловлю себя на мысли: теперь у меня самого возникают такие чувства, как у тогдашних секретарей ЦК.

–  Это ужасно, Алексей!

– Нет.

–  Почему же?

– Убежден, американский джаз должен быть у нас как часть. Нельзя позволить, чтоб гибло наше творческое начало.

–  Да с какой стати одна музыка будет убивать другую? О чем ты?

– Я об исполнительских возможностях. Классический американский джаз понятен и знаком всем. Поэтому его охотнее слушают, чем наше новое.

–  Новое должно завоевать своего слушателя. Нельзя же во имя нового запретить знакомое и любимое!

– Вот! Теперь слушай: было бы замечательно, если бы давали ход всему.

–  А кто запрещает?

– Люди с деньгами скорее будут вкладывать в американское.

–  Их понять можно: деньги делают деньги.

– За что боролись, на то и напоролись. Этот перекос не только в культуре, но и в обычном – в сельском хозяйстве, в промышленности… Конечно, каким-нибудь партийным начальником я не стану никогда, но я играю теперь только свою музыку, российский джаз.

–  И тебе хочется, чтобы и другие ее играли. Когда-нибудь сыграют: ты пишешь и для будущего.

– Как заметил волк у Крылова, «…Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать».

–  Кстати, о тебе в Москве говорят, что ты очень неплохо зарабатываешь.

– Да я пекусь не только о себе. Я не нуждаюсь – заработал такую популярность, что она меня кормит. И «Арсенал» популярен. Я смотрю, как тяжело приходится людям, которых некому поддержать. Они дают мне слушать свои кассеты – потрясающая музыка! Сейчас новое не может пробиться сквозь этот асфальт.

–  Во все времена молодые с трудом завоевывали свой успех, пока о них не скажет доброе слово кто-то из знаменитых. Вот ты, Алексей Козлов, саксофонист-классик, можешь не просто сочувствовать молодым, а помочь одному-двум встать на ноги?

– Пытаюсь помогать. Музыканты, которые меня окружают, все талантливые: Дмитрий Илугдин, Феликс Лахути…

–  У него фамилия знаменитого поэта.

– Да этот перс – его дедушка! Потом – потрясающий музыкант Лев Слепнер. У него свой ансамбль. Он играет свою музыку. Но чем я всем могу помочь, если я сам еле выплываю?

–  Ты счастливый музыкант. Твоему «Арсеналу» уже 30 лет. Его состав давно уже не тот.

– Это восьмой состав.

–  Почему уходили музыканты?

– Я менял стиль, уходил от прежнего «Арсенала».

–  Вы когда-то играли брейк-данс.

– Играли и брейк-данс, и хип-боп. От стиля фьюжн уже ушли, сейчас пришли к постмодернизму. С нами теперь выступают оперные певцы, классические музыканты.

–  Кто из оперных пел с вами?

– Олеся Шерлинг и американский певец Хью Уинн.

–  Но ведь есть какая-то причина тому, что из «Арсенала» уходят инструменталисты?

– Уходят, потому что не понимают, куда я двигаюсь. Они привыкли играть известные вещи. А я говорю: «Ребята, мы сейчас будем играть совсем другую музыку». Но им не хочется или не нравится. Они, настоящие профессионалы, хотят играть то, что они хорошо и добросовестно играют.

–  Алексей, внешне ты такой мастодонт, несгибаемый, могучий. А в музыке не терпишь застылости. От тебя еще не ушел некий романтизм. Откуда в тебе это?

– С детства во мне поселилась непоседливость. Я не мог спокойно стоять в кроватке, а сейчас не могу стоять в очередях. И никогда не стоял. Даже у врача не переношу очереди. Лучше буду голодным, но в очередях не стану. Даже музыка при частом исполнении мне надоедает. Хочется все время нового. Эта черта характера неприятная и для меня, и для окружающих. Но с этим ничего поделать нельзя. В музыке я тоже не стою на месте.

–  В музыке ты меняешь стили. А в семейной жизни являешь образец постоянства – вашему браку с Лялей уже 30 лет. Что оберегает ваш союз? Любовь?

– Любовь – расплывчатое понятие. Тут все гораздо шире. У нас просто мистически совпали все жизненные установки и не было повода, чтоб нам расстаться. В первой половине своей жизни я менял девушек довольно часто. Надоедали моментально. А здесь… (Задумался.)

–  Соединились половинки?

– Мы живем без напряга, без мысли держаться друг за друга. Считаю, наша встреча с Лялей – подарок судьбы.

–  Встреча была случайной?

– В 73-м году, когда я репетировал с «Арсеналом» в подвале ДК «Москворечье», туда пришли мои друзья – поэты Ассар Эппель и Юра Ряшенцев, привели сюда Лялю, аспирантку Института иностранных языков. Кто-то из них готовился за ней приударить. И я как ее увидел – и все!

–  И возникли сложности у женатого музыканта. Ведь первый брак был тоже по любви?

– Да. Моя первая невеста и жена была студенткой консерватории, и я этим очень гордился. Она родила мне сына Сергея. Когда я встретил Лялю, что-то в ней, в нас пересилило…

–  Расскажи про сына.

– Несколько лет назад он стал кинооператором и успел получить две «Ники». Сергей Козлов до отъезда в Америку снял несколько фильмов, в том числе «Дети чугунных богов» с венгерским режиссером, работал с Денисом Евстигнеевым, с Кончаловским снял «Одиссею». Кстати, Сергей снимал первые наши клипы и рекламные ролики. Если ты помнишь серию его реклам банка «Империал».

–  Великолепные миниатюры с элементом сюра и хорошей долей юмора и иронии. Такого таланта рекламы больше не существует.

– Через меня пытаются Сергея разыскать для каких-то новых рекламных проектов. Но это уже не для него.

–  Ваш отец однажды выдал афоризм: «Гены сильнее разума».

– От отца я унаследовал это качество, но за него надо и приходится расплачиваться. Представь – я не могу соврать, не могу лицемерить. По моему лицу можно догадаться, как я отношусь к человеку.

–  Не придумал себе маску?

– Просто стараюсь реже встречаться с неприятными мне людьми. Никакой дипломатичности в моем поведении!

–  Ты должен страдать от этого.

– Страдаю постоянно. В России непьющему человеку очень плохо. Дружба с перспективой выгодных деловых отношений не для меня. Я не пью, не курю, не вписываюсь в общепринятый стандарт. Со сталинских времен пошло: кто не пил, становился подозрительным, и его убирали. Прямота моя людей настораживает. Один пример: я пытался давать взятку. Когда-то необходимость заставляла умасливать чиновника. Но у меня взятку не брали. Обычно я подсылал директрису. У нее получалось.

–  Алексей, в книге ты достаточно откровенно пишешь о своих недостатках. Анализируя свою психологическую сущность, можешь назвать свой главный недостаток, который ты не смог преодолеть?

– Свой недостаток я знаю. Лень. Но вот что я понял: лень дана мне от природы не как порок, который надо преодолеть. Мой недостаток сослужил мне службу. Я учился в музыкальной школе, но играть гаммы мне было лень. Я бросил и увлекся джазом из-за лени. В музыке тобой управляет желание! Когда мне нужно что-то выучить, я предпочту сымпровизировать. Когда мне неинтересно, лень побеждает. И я говорю себе – не буду! А если же я чем-то увлечен, захвачен, то могу работать, не замечая времени. Такую радость мне сейчас доставляют мои компьютерные работы.

–  Ты архитектор по образованию. Тебе удалось что-то построить?

– Меня сразу увлекла теория дизайна, теория творчества. Это, кстати, мне помогло развить внутреннее видение.

–  И дачу себе не построил?

– Нет. Сижу у себя в кабинете у компьютера.

–  Ты меня прости, Алексей, тебя послушаешь и подумаешь, что твои музыкальные гены в твоем успехе ни при чем. Вот, дескать, ленился и стал знаменитым музыкантом. А люди должны знать, что твоя мама, Екатерина Ивановна Толченова, закончила консерваторию.

– Моя мама – уникальный человек; ей сейчас 97. Он внучка протодьякона Успенского собора в Кремле Ивана Григорьевича Полканова, известного в Москве священнослужителя. В 1919 году он умер – и таким образом избежал репрессий и преследований.