Откровения знаменитостей

–  Анатолий Георгиевич, многие в России убеждены, что вы никуда не уезжали, а просто по скромности не появляетесь на литературных тусовках. Ваши книги издаются в Москве – значит, вы здесь!

– Моя душа находится в Москве. Я – русский писатель, живущий в другой столице. Уехать в Израиль нас принудила медицина: у меня – онкология, а моя жена Татьяна тоже перенесла тяжелую операцию. Здешняя медицина очень много сделала для улучшения нашего самочувствия. Я очень благодарен Израилю за то, что в течение ряда лет нам здесь помогают справиться с очень тяжелой болезнью.

–  И наверное, вас поддерживают не только врачи, но и незатихающая ваша известность в мире.

– Да, и это тоже. Только что получил премию имени Януша Корчака. Дом его имени находится в Иерусалиме. Моя жизнь – это мои повести, мои рассказы. Меня радует, что они переведены в разных странах.

–  Вам нравится оформление ваших книг, вышедших в России?

– Очень. Полиграфически они безупречны. Я благодарен издательствам «АСТ», «Росспэн» и «Детская литература».

–  Гонорар присылают?

– Да, да. Заключают договор, и все как полагается.

–  Не так давно вы отмечали свое восьмидесятилетие. Какие мысли одолевали вас в те дни?

– С возрастом все чаще испытываешь необходимость принести покаяния, исправить то, что, к сожалению, исправить уже невозможно. И прежде всего принести покаяние маме. Ведь все мы, что греха таить, перед ними в чем-нибудь виноваты. Ее давно уже нет… А я все еще мысленно говорю: «Прости меня, мама». Она рассказывала близким и даже не очень близким, какой у нее заботливый сын: очень хотела, чтобы люди ко мне хорошо относились, чтобы уважали меня. Я и в самом деле старался спасать ее от болезней, от житейских невзгод, торопился выполнить ее нечастые просьбы, а слов покаянных не высказал, хотя они переполняли меня, подступали к горлу.

Многое мы осознаем запоздало, когда изменить уже ничего нельзя. Случалось, забывал позвонить в назначенный час. А мама, словно извиняясь, прощала меня: «Понимаю, ты так занят!» Иногда раздражался по пустякам, а мама стремилась все понять, сделать интересы сына своими: они были для нее подчас выше истины. Если бы можно было сейчас позвонить, прибежать, высказать! Поздно.

–  Вы росли в суровое время, полное изломанных судеб и трагедий. Беда обошла стороной вашу семью?

– Как ни странно, чем старше становишься, тем чаще вспоминаешь о своем детстве. Детство мое оказалось, увы, очень трудным: я был сыном «врага народа». Мой отец, участник Гражданской войны, убежденный коммунист, был репрессирован и приговорен к расстрелу. Три с половиной года отсидел в камере смертников. Но приговор не привели в исполнение по жуткой причине: самих следователей отправили на тот свет. Господь спас отца. Он был крупным экономистом, потом-то его орденами награждали…

Не могу не сказать и о том, что отец моей жены Татьяны, приехавший по велению сердца из Германии строить социализм, достроил его в вечной мерзлоте Магадана. Он был расстрелян в 37-м в возрасте Христа. Потом его, конечно, реабилитировали, писали с большим уважением о заслугах крупного ученого.

Но в этом жутком мраке все-таки были люди, которые в любых условиях, даже в разгул сталинского террора, оставались людьми. Когда Таниного отца, строителя мостов и заводов, везли в Магадан, он сквозь решетку тюремного вагона выбросил в тайгу, в никуда, письмо жене, написанное на листках папиросной бумаги. И оно дошло! Значит, нашелся человек, который с риском для своей судьбы поднял его и доставил адресату.

И предков моей жены по материнской линии Октябрьская революция не пощадила. Ее дворянская линия восходит аж ко временам Василия Темного, отца Ивана Грозного. В дворянском служивом роду Елчаниновых были высокопоставленные боевые генералы, полковник и любимый Екатериной Великой поэт и драматург, погибший в бою в возрасте 26 лет. Энциклопедия Брокгауза и Ефрона удостоверяет, что среди Елчаниновых был и губернатор киевский и один из создателей города Самары. Был и военный писатель, полковник, публиковавшийся под псевдонимом Егор Егоров. Это был Танин дедушка… Письма Чехова и Горького, одобрявшие его творчество, конфискованы при аресте дедушки. И братья Георгия Елчанинова, генералы-артиллеристы, награжденные Георгиевскими крестами, были либо расстреляны, либо утоплены в Неве (дабы не тратить патронов!).

Танина мама, Мария Георгиевна, официально именовалась, как все уцелевшие дворяне, «лишенкой», то есть не имела права на образование и занятие мало-мальски значительных должностей. Обо всем этом кошмаре Татьяна рассказала в нашей совместной книге «Террор на пороге» («Олма-пресс»), а затем в книге воспоминаний «Неужели это было?..». В книге много фотографий представителей славного дворянского рода, людей высочайшей культуры и благородства.

–  Помните ли вы о тех, кто впервые вас напечатал?

– Конечно. За мои незрелые стихи и заметки «деткора» ответственный редактор «Пионерской правды» Иван Андреевич Андреев выплачивал мне гонорар, что было для него крайне опасно: я же был несовершеннолетний, к тому же бдительные сотрудники на редакционных летучках восклицали: «Зачем мы публикуем вражеского отпрыска?» Но Иван Андреевич продолжал выписывать мои гонорары на имя литсотрудника, которому доверял, а уж тот тайно вручал гонорар мне. Маленькие, смешные были деньги, но они нам с мамой, уволенной с работы, помогали. Также, кстати, поступал по отношению ко мне и редактор «Московского комсомольца» Малибашев. Благороднейший был человек, добровольцем ушел на фронт и погиб…

–  Парадокс, но в те же жестокие времена «толстые журналы» разыскивали талантливую молодежь и печатали дебютантов. Какой журнал был к вам особенно добр?

– Очень рад, что 20 моих повестей, прежде чем стать книгами, публиковались в журнале «Юность». А тираж журнала исчислялся сотнями тысяч. Пригласил меня в журнал выдающийся мастер слова Валентин Катаев. Потом главным редактором был Борис Полевой и мой закадычный друг Андрей Дементьев. Это при нем тираж «Юности» перешагнул за три миллиона экземпляров. Это он вернул на страницы журнала почти всех так называемых диссидентов, даже повесть о солдате Чонкине Владимира Войновича вопреки цензуре напечатал.

–  Андрей Дементьев несколько лет работал в Израиле. Вы встречались?

– Андрей Дмитриевич – один из самых близких моих друзей. Он замечательный поэт, и мы до сих пор дружны. Я был горд другом, когда он за свои стихи стал лауреатом Лермонтовской премии. Уверен, что более высокой награды для русского поэта быть не может.

–  Как партийные начальники встречали ваши публикации в капиталистических странах?

– Этот факт вызывал в них резкое раздражение и недоумение: почему это на Западе печатают мои сочинения. А я полагаю, по простой причине – ведь я никогда не касаюсь напрямую проблем политических. Главный герой моих произведений – это семья. А человечество как раз и состоит из семей. Через семьи пролегают все основные проблемы – нравственные, социальные, экономические. Я, конечно, не могу оценивать ни свои повести и романы, ни свои пьесы. И сценарии своих фильмов тоже оценивать не имею права. Но мне доставляло удовольствие, что в этих фильмах играли замечательные артисты: Евгений Лебедев, Олег Табаков, Василий Меркурьев, Николай Плотников, Борис Чирков, Вениамин Смехов, Зоя Федорова, Ада Роговцева, Леонид Куравлев, Сергей Филиппов… Приятно произносить эти прекрасные имена.

–  Но по вашей повести снимали и телефильм…

– Не забыть мне, как принимали телефильм «Поздний ребенок». Самая влиятельная теледама нашептывала тогда мне: «Вас исказили! Ваших героев нельзя узнать! Неужели вы это поддержите?» И я поддался. Тем паче что и мне самому показалось, будто в какой-то мере молодой режиссер Константин Ершов предложил мне чужой стиль, чужую манеру. И я, при всем своем мягком характере, не поддержал Костю. Ему была присуждена обидная категория, что ударила по его престижу и, разумеется, по его карману. А вскоре фильм показали по телевидению, и мне сразу позвонил Ираклий Андроников: «Толя, поздравляю тебя!» – «С чем?» – «Как с чем? Только что показали твой замечательный фильм». – «Это картина режиссера, а не моя. Она вам понравилась?» – «А как она может не понравиться? Это новое слово в кино!»

А через месяц в журнале «Искусство кино» появилось эссе выдающегося режиссера и взыскательнейшего человека Анатолия Эфроса. Он также давал фильму высокую оценку. Картину стали показывать часто. И чем больше я ее смотрел, тем больше она мне нравилась. И мне стало ясно, что эту картину я просто недопонимал. И решил я отправиться в Киев, где жил Костя Ершов, чтобы извиниться, принести покаяние. Сперва позвонил по телефону. Женский голос ответил: «Его нет». – «А когда он будет?» – «Никогда. Он умер…»

С покаянием и добром надо спешить, чтобы они не остались без адресата!

–  В давнюю советскую пору вы были председателем одного из трех жюри на Московском международном кинофестивале. С кем-нибудь из великих встречались?

– В течение 12 дней мне посчастливилось тогда встречаться с Федерико Феллини. Его фильм «Интервью» был выдвинут на премию. И я услышал, как великий режиссер говорил Сергею Герасимову: «Сережа, вы ведь, согласно вашим традициям, присудите мне Гран-при. Раз Феллини приехал, надо… А фильм-то мой ведь не очень. Я уже получил у вас такую награду за «Восемь с половиной» – и хватит». Но Гран-при ему все-таки присудили.

Мне довелось встречаться и с Пабло Пикассо, и с Марком Шагалом. Что объединяло этих трех великих деятелей культуры? Отсутствие малейших амбиций, высокомерия и доступность, столь изумлявшая меня. Им не надо было доказывать, кто они такие. Это и так все знали.

–  Сейчас немодно оглядываться на классиков. Кого из великих наших писателей чаще вспоминаете?

– Лермонтова. Помню, как я познакомился в Гурзуфе с Юрием Гагариным – он там отдыхал. Однажды наш звездный путешественник мне признался: «Это не мы, космонавты, первыми увидели, что Земля голубая, – первым это открыл Лермонтов: