Откровения знаменитостей

— Я жил в оазисе Института мировой литературы, в легендарном ИМЛИ. Когда я туда попал, то сразу окунулся в интеллектуальную среду: Сергей Сергеевич Аверинцев, Михаил Леонович Гаспаров, Павел Александрович Гринцер… Все выдающиеся ученые и к тому же властители дум моего поколения. Моим другом стал Виль Мириманов. Африканист, историк культуры. Потрясающая личность. Он был даже принят во французский Коллеж патафизиков, куда входила вся европейская художественная элита, включая Пабло Пикассо, Макса Эрнста, Эжена Ионеско, Рене Клера и многих других. Из советских Виль Мириманов был чуть ли не единственным. Но он рано ушел из жизни. Виль был, могу в этом признаться, моим духовным гуру. Там же, в Институте мировой литературы, я встретил Александра Куделина, выдающегося арабиста и умного человека. Сейчас он академик РАН, директор ИМЛИ. На протяжении многих лет работы в одном отделе института я обсудил с ним множество важнейших тем. Словом, я попал в среду талантливых, свободно мыслящих и знающих людей и понял, что моя дхарма не наука, а поэзия. И все же в институте я проработал тридцать два года. В нем всегда царила интеллектуальная свобода. После суда над Андреем Синявским (он тоже у нас работал) и Юлием Даниэлем компетентные органы стали обращаться с нашими сотрудниками поделикатней. Не выбросили же они из института Виктора Ерофеева, после того как он издал свои рассказы в «Метрополе»!

— Твои стихи, выходит, почти не печатались.

— Не совсем так. Мои товарищи поэты отсылали свои сочинения на Запад, я же — в Индию. Первым моим нелегальным контактам я обязан Мириам Салганик, индологу. Она была референтом по Южной Азии в Иностранной комиссии Союза писателей СССР. Когда в Москву приезжали индийские поэты, я через них передавал в Индию на английском языке подстрочники моих стихотворений, которые великолепно и квалифицированно сделала М.Л. Салганик, и мои стихи вышли в крупнейших периодических изданиях на хинди в переводах самых известных поэтов. И ее же усилиями девять моих стихотворений были опубликованы в 1970 году в журнале «Простор». Ее прежнюю любовь к моим «стишатам» я берегу на донышке души, как светлое воспоминание о моей молодости. В конце семидесятых годов я написал книгу об интерпретаторе Омара Хайяма, поэте Хариванше Рае Баччане, о его «винных мотивах», о том, что есть свобода. Баччан был другом Неру, и о моей книге сказала добрые слова Индира Ганди.

* * *

— Саша, ты изъездил Индию вдоль и поперек. Представляю, сколько у тебя было экстремальных случаев.

— Индия дает нечто такое, что нельзя почерпнуть больше нигде. Культурные традиции здесь не пресекались в течение тысячелетий. Другой подобной страны в мире нет, она единственная. Здесь живут те же образы, те же божества, что пять тысячелетий назад. Я стараюсь менять маршруты. Ставлю целью узнать места, в которых еще не был. Самым сногсшибательным путешествием стало посещение индуистских и буддийских монастырей в Индии и Непале, где мало что изменилось. Два месяца жил я в священном городе Айодхъя, в храме, посвященном древнеиндийскому эпосу «Рамаяна». На внутренних мраморных стенах этого храма высечен полный санскритский текст этого гениального произведения. На ночлег меня устроили в библиотеке при храме. Сначала на циновке, на полу. Но однажды проснулся и увидел крысиную семью. Я испугался, но, к счастью, в этих местах всегда много паломников, так что крысы не были обижены едой. И все-таки я перебрался на письменный стол, ножки которого погрузил в латунные миски с водой. Крысы ее смачно лакали на рассвете. А настоятель храма, тучный двухсоткилограммовый вегетарианец, во время трапезы сверху бросал мне, сидящему в позе лотоса и сложившему горсткой ладони, очередную порцию засахаренных орехов. Так называемый прасад , освященную еду. Он не должен был до меня дотрагиваться, иначе бы осквернился. Для индусов ведь я был чужаком, почти неприкасаемым.

Как европейца меня вкусно и обильно кормили сластями, бананами, орехами. Из всех угощений я предпочитал сласти. А вегетарианское варево приберегал для крысиной семьи. Так я стал ее основным кормильцем. Глядя сверху, как крысиная семья с аппетитом пожирает то, что я приносил три раза в день, я испытывал настоящее умиление.

— И что — вокруг тебя шуршала только одна семейка?

— Однажды на крысиную семью напали другие крысы. Естественно, я принял сторону своих крыс и запустил тяжелый, подкованный железом ботинок во вражью стаю. Словом, мы победили. С того момента я почувствовал себя чуть ли не крысиным богом.

— А среди гималайцев кем себя чувствовал?

— В гималайской пещере я медитировал вместе с членами буддийской секты. Экзотика! Сижу в бочке с водой и перемигиваюсь с юной тибеткой, которая устроилась в бочке напротив моей.