Откровения знаменитостей

И вот эта юная красавица по-крестьянски непосредственно показала мне окрестности, а потом еще и коровник, овчарню. Шла она босиком, ее ноги были изящны, словно она сошла на эту гористую местность из другого измерения. И мне показалось чушью увидеть себя в роли похитителя красавицы. Далеко бы я не ушел — сбросили бы меня в пропасть головой вниз. Горцы — это все же горцы. Вот там, в горах, я понял: есть мир, куда нельзя входить. Им можно только наслаждаться, не сливаясь с ним. Иначе он тебя уничтожит, как в «Тамани» Лермонтова.

— Слава Всевышнему, в тебе в самый ответственный момент побеждает библейская заповедь — не преступи. В рассказе о гималайской юной матери я почувствовала бережную интонацию не только философа, но и поэта.

— Могу признаться, в моих чувствах к этой молодой особе не было никакой пошлости. Когда мы шли с ней по опасным тропинкам среди заснеженных гор, мне хотелось верить, что я тоже принадлежу этим горам. Такого ощущения у меня больше никогда не было.

— Саша, гималайские маршруты опасны, особенно зимой. Но ты вновь и вновь отправляешься в Гималаи.

— Настолько привык к Гималаям, что часто ловлю себя на мысли: если не приеду туда хоть раз в году, то истомлюсь. Словно я сел на наркотик, брежу горами. Хочется оказаться рядом с небом, тянет постоять на краю пропасти, пройти по тропинкам Рерихов в Наггаре. Там, вблизи их дома, почувствовал духовное родство с этой семьей.

— В Риге я видела фрагменты телефильма по твоему сценарию, снятого в Гималаях. Впечатляет. Чему ты поразился во время съемок?

— Солнечным днем снимали кусочек совершенно безлюдной гималайской земли. Начинает танцевать девочка Юлия, москвичка, в одежде индианки. Звучит мелодия этих мест. И вдруг откуда-то, словно из самой земли, появились люди, множество любопытных. Их собрала мелодия, танец. И в кадре у нас не массовка, а реальное бытие народа. Такой вот гиперреализм. Люди искренне испытывали интерес и удовольствие. А как только закончился танец, они тут же исчезли, растворились в горах. И установилось надолго безмолвие.

— Да, Сенкевич, Индия вливает в тебя и в твою поэзию омолаживающую кровь. В твоих стихах нет пейзажных зарисовок. Там своя страсть и философия.

— Образный замес моих стихов восходит непосредственно к Индии, к индусской традиции.

— Не тешишь себя надеждой стать махатмой, учителем?

— Искушение имеется, но я его преодолеваю. Любой поэт честолюбив. Ему дорого поклонение публики, но я стараюсь эту гордыню усмирить.

* * *

— Скажи, психоаналитик победил в тебе чувственника?

— Не люблю этого слова! Я живой человек, но в щелочки не заглядываю на голеньких девочек. Могу любоваться великой живописью с обнаженными. Но не терплю порнуху.

— Поэт ты влюбчивый. И все-таки тоже прошел через множество увлечений.

— Пощади, Наташа! Сейчас я больше эстетически воспринимаю новых спутниц. Знаешь почему? Начитался о судьбах шахов и султанов. Ничего хорошего!

— Но у тебя есть восторженное восклицание о том, что быть бы тебе ханом — «сидеть в шатре, брать женщин, пить кумыс…»

— Дальше-то у меня побеждает иное желание: «И медленно, как ветер над барханом, песок времен передвигала б мысль». Когда был молодым, несдержанным скакуном, мне нравились только восточные женщины. Белых просто не воспринимал. Первой моей женой стала кореянка. И моими возлюбленными были казашка, туркменка, узбечка, таджичка. Мною владел протест против национального снобизма. Меня захватила совершенно шизофреническая идея — иметь детей от всех наций. Один мой друг эту идея реализовал, и не скрывает этого.

— И кто же это?

— Юрий Борев — у него очень красивые «разноплеменные» дети. На его семидесятипятилетие они съехались. Девочки особенно красивы. Он и сам красив… Конечно, о детях надо заботиться, не уподобляться же племенному быку! Юрий Борисович, я знаю, о своих детях заботится. У меня от первого брака дочь Катя, от второго брака — сын Сергей. Они — самое ценное, самое дорогое в моей жизни.