Откровенно. Автобиография

У МЕНЯ НЕТ ДРУЗЕЙ В ЛОС-АНДЖЕЛЕСЕ, зато у Брук их полно. Поэтому все вечера она проводит на каких-то вечеринках, а я… я остаюсь дома.

Хорошо, что Джей Пи живет недалеко, в округе Оранж. Ему несложно сесть за руль и отправиться на север, чтобы посидеть со мной у камина, раскуривая сигару и разговаривая о жизни. Его пасторское служение осталось в далеком прошлом, однако мне все время кажется, что во время наших бесед у камелька он читает проповедь, вполне подходящую для церковной кафедры. Мне нравится быть его паствой. В начале 1998 года проповеди Джей Пи коснулись, кажется, всех основных житейских проблем: мотивации, вдохновения, наследия, судьбы, возрождения. Он помог мне укрепить то ощущение собственной миссии, которое впервые зародилось во время встречи с Нельсоном Манделой.

Как-то ночью я задаю Джей Пи вопрос: я играю уверенно, у меня есть цель, ради которой выхожу на корт, так почему же меня по-прежнему не оставляет страх? Неужели он останется со мной навсегда?

— Надеюсь, что да, — отвечает он. — Страх — это огонь, горящий в тебе, Андре. Я бы не хотел, чтобы он тебя покинул.

Затем он глядит вокруг, затягивается сигарой и интересуется, почему никогда не видит моей жены. Когда бы он ни заехал ко мне, в любое время дня и ночи, она где-то гуляет со своими друзьями.

Ему интересно, не беспокоит ли это меня.

А я этого даже не замечаю.

В АПРЕЛЕ 1998 ГОДА в Монте-Карло я уступаю Питу Сампрасу. Он играет в полную силу. Больше никакого сочувствия в мой адрес: старое соперничество вновь ожило.

Я отправляюсь в Рим и, заселившись в отель, валяюсь в кровати, отдыхая после матча. Телефон звонит беспрерывно. Первый — Фили. Он едва сдерживает слезы. Его жена Марти только что родила дочь. Девочку назвали Картер Бейли. Голос брата звучит по-новому: он счастлив и преисполнен гордости. Он будто получил благословение. Кажется, Фили считает, что ему несравненно, удивительно повезло.

Я поздравляю брата и Марти, обещаю как можно скорее вернуться домой. Как только сможем, мы с Брук приедем познакомиться с новорожденной племянницей, говорю я, и у меня перехватывает горло.

Вновь звонит телефон. Сколько времени прошло после предыдущего звонка? Час? Три? В моей памяти оба звонка остались частью одного и того же туманного часа, хотя с таким же успехом их могло разделять несколько дней. Звонит мой юрист.

— Андре? Вы слышите нас? Андре?

— Да, я слышу вас.

— Ассоциация теннисистов-профессионалов внимательно рассмотрела объяснение, в котором вы столь искренне объяснили собственную невиновность. Рад сообщить, что ваши объяснения приняты. Тест, в котором обнаружены наркотики, не засчитан. Дело будет закрыто.

— Меня не дисквалифицируют?

— Нет.

— Я могу продолжать свою карьеру? Свою жизнь?

— Да.

Переспрашиваю несколько раз:

— Вы уверены? Действительно дело закрыто? На самом деле?

— Да. Решение АТП однозначно. Они поверили вам и приняли объяснения. С радостью. Думаю, все будут счастливы забыть об этом прискорбном случае.

Я вешаю трубку и смотрю прямо перед собой, повторяя вновь и вновь: «Новая жизнь».

В ХОДЕ ОТКРЫТОГО ЧЕМПИОНАТА Франции 1998 года, в матче с россиянином Маратом Сафиным, я повредил плечо. Я уже забыл, каким тяжелым бывает мяч на этом грунтовом корте — как будто бьешь ракеткой по металлическому ядру. Плечо безбожно болит, но я благодарен за эту боль. Возможность получить травму на теннисном корте для меня теперь всегда будет привилегией.

Врачи говорят, что у меня ушиб, задет нерв. На две недели я ухожу от дел. Ни тренировок, ни спаррингов. Я скучаю по теннису и от всей души радуюсь тому, что скучаю.

На Уимблдоне встречаюсь с Томми Хаасом из Германии. В третьем сете, в ходе жестокой битвы на тай-брейке, судья на линии допускает грубую ошибку. Хаас подает мяч за пределы корта, но судья засчитывает попадание в площадку, тем самым позволив немцу добиться преимущества 6–3. Это — самая грубая судейская ошибка в моей карьере. Я знаю, что мяч был за пределами корта, уверен в этом, но попытки спорить заведомо ни к чему не приведут: второй судья на линии и судья на вышке утвердят решение коллеги. Я проигрываю тай-брейк и уступаю сопернику, выигравшему два сета против моего одного.

Организаторы останавливают матч из-за темноты. В отеле я смотрю выпуск новостей; в кадре отчетливо видно, как мяч падает в нескольких сантиметрах за линией. Мне остается только смеяться.

На следующий день, выходя на корт, все еще смеюсь и не думаю о судейской ошибке. Я просто рад быть здесь. Возможно, пока у меня не получается быть счастливым и хорошо играть одновременно: четвертый сет Хаас у меня выигрывает. После матча он рассказывает репортерам, что я с детства был его кумиром:

— Я всегда восхищался Агасси, — говорит он. — И для меня эта победа — особенная: ведь мой соперник выиграл турнир в Уимблдоне в 1992 году, и теперь я могу всем рассказывать, что победил Андре Агасси — бывшего игрока номер один, выигравшего два Больших шлема.

Его речь звучит как панегирик. Интересно, этот парень полагает, что похоронил меня?