Откровенно. Автобиография

Потом мы перебираемся в Цинциннати. Я играю достойно, но недостаточно хорошо для победы. Затем в Вашингтоне обыгрываю Энквиста, который всегда был для меня очень трудным соперником. После него встречаюсь еще с одним мальчиком, обещающим стать теннисной сенсацией, — двадцатидвухлетним Джеймсом Блейком. Он демонстрирует красивый, элегантный теннис. Я не дотягиваю до его уровня — по крайней мере сейчас. Он моложе, быстрее, у него лучше подготовка. Кроме того, он достаточно наслышан обо мне и о моих достижениях, чтобы демонстрировать лучшее, на что способен. Я польщен тем, что он вышел на игру со мной в полном вооружении. Это льстит моему самолюбию, хоть и означает, что против него у меня нет шансов. За это поражение мне не приходится винить струны на ракетке.

Я отправляюсь на Открытый чемпионат США 2002 года, не зная, какой результат смогу показать. Я преодолеваю начальные ступени и в четвертьфинале встречаюсь с белорусом Максимом Мирным по прозвищу «Зверь». «Зверь» — отнюдь не преувеличение. В нем сто девяносто пять сантиметров роста, к тому же он обладатель самой устрашающей подачи из тех, что мне приходилось видеть. Кажется, посланный им мяч, словно комета, оставляет за собой пылающий желтый хвост, когда взлетает над сеткой и затем обрушивается на соперника. Мне нечем ответить на эту подачу. Он выигрывает первый сет с прямо-таки нечеловеческой легкостью.

Тем не менее во втором Мирный допускает несколько ошибок — и тем самым дает мне импульс к победе. Теперь я лучше понимаю его первую подачу. До конца матча мы оба демонстрируем высококлассную игру, и, когда его последний удар справа уходит в аут, я не могу поверить своим глазам. Я в полуфинале.

За все мои старания мне достается встреча с Хьюиттом, посеянным под первым номером, победителем последнего Уимблдона. Ко всему прочему, он еще и бывший ученик Даррена. То, что Даррен несколько лет тренировал Хьюитта, добавляет нашей встрече энергии и напряжения. Даррен хочет, чтобы я обыграл Хьюитта, и я хочу его обыграть — ради Даррена. Но в первом же сете быстро отстаю, 0–3. У меня есть вся необходимая информация о Хьюитте — полученная от Даррена и вынесенная из наших предыдущих встреч, но мне все-таки нужно время, чтобы раскусить соперника. Когда это удается, ситуация меняется. Я бросаюсь вперед и выигрываю первый сет, 6–4. Вижу, как гаснет огонь в глазах Хьюитта. Выигрываю второй сет. На обмене ударами он выигрывает третий. В четвертом сете он неожиданно ошибается на первой подаче, и у меня получается обыграть его на второй. О, Господи! Я в финале.

Это значит, я встречаюсь с Питом. Как обычно. За всю карьеру мы сыграли с ним тридцать три матча, четыре из них — в финале турниров Большого шлема. Он ведет в счете 19–14, а в финалах Большого шлема — 3–1. Он утверждает, что именно в игре со мной демонстрирует лучшее, на что способен. Я же полагаю, что дело в другом: это я, встречаясь с Питом, показываю свою худшую игру. Вечером накануне финала невольно вспоминаю все случаи, когда я собирался победить его, но итогом было поражение. Его успехи в игре со мной начались именно здесь, в Нью-Йорке, двенадцать лет назад, когда он разгромил меня в двух сетах. Тогда я был фаворитом турнира. Как и сейчас.

Потягивая перед сном волшебную воду Джила, убеждаю себя: в этот раз все будет иначе. Пит не выигрывал турниры Большого шлема больше двух лет. Его карьера близка к закату. Я же лишь начинаю новый виток.

Забираюсь под одеяло и вспоминаю, как несколько лет назад в Палм-Спрингз мы с Брэдом сидели в итальянском ресторане Mama Gina's и в другом конце зала заметили Пита, обедавшего с друзьями. По пути к выходу он остановился у нашего столика поздороваться.

— Удачи завтра!

— Тебе тоже.

Затем мы увидели его через окно: он ждал, пока подъедет машина. Мы оба молча размышляли о том, как изменил нашу жизнь этот человек. Когда Пит уехал, я спросил у Джила: сколько Пит оставил официанту на чай?

— Пять баксов максимум, — хмыкнул Брэд.

— Ничего подобного, — возразил я. — Этот парень — миллионер. Только призовых он заработал около сорока миллионов. Не может быть, чтобы он не оставил хотя бы десятку.

— Спорим?

— Спорим.

Мы быстро доели и встали из-за стола.

— Послушайте! — обратился я к официанту. — Скажите, только честно: сколько чаевых оставил мистер Сампрас?

Официант потупился. Он явно раздумывал, не попал ли в какое-нибудь телешоу со скрытой камерой.

Мы объяснили парнишке: мы поспорили, так что нам просто необходима его полная и абсолютная откровенность. В конце концов он прошептал:

— Вы действительно хотите знать?

— Еще бы!

— Он оставил один доллар.

Брэд прижал руку к сердцу.

— Но это не все, — продолжил официант. — Он оставил доллар — и велел поделиться им с парнем, который подгонял его машину.

Да, Пит и я отличаемся во всем, насколько это возможно. И вот теперь, проваливаясь в сон перед нашим, быть может, последним финалом, я обещаю себе, что завтра мир увидит наши истинные различия.