А.В. Пыльцын: Первого сражения у меня не было, так как я прибыл под Жлобин, в оборону, после того, как штрафной батальон понес большие потери в боях, и нас, 18 человек, отобрали, так как 18 офицеров, командиров подразделений, выбыли из строя: ранены или убиты. Нас взяли туда, а уже потом мы получили первое задание от генерала Горбатова пробиться через линию фронта и действовать в тылу врага. Дни и ночи в немецком войсковом тылу — это была первая моя боевая операция, там я и получил первый опыт командования уже в настоящих боевых условиях.
Ведущий: Находящиеся в вашем подчинении бывшие капитаны, майоры и подполковники повиновались Вашей командирской воле?
А.В. Пыльцын: Безусловно. Они все прекрасно понимали, что раз уж попали в штрафной батальон рядовыми, то должны выполнять все команды старших начальников, своих командиров. Поэтому я не чувствовал каких-то особенных трудностей в управлении своим взводом. Сначала я был командиром взвода разведки, потом во время действий по немецким тылам меня поставили в арьергард, который прикрывал тыл нашего батальона в случае, если противник вдруг нападет сзади. Получалось всё вроде бы хорошо, меньше чем через год я стал командиром роты.
Ведущий: Александр Васильевич, вот у меня на столике, помимо двух изданий Вашей книги «Страницы истории восьмого штрафного батальона 1-го Белорусского фронта», лежит еще и коробочка, в которую сегодня упаковывают DVD-диски. И я для наших радиослушателей читаю: режиссер фильма Александр Голубкин, «Штрафбатя». Это фильм, снятый про Вас? Это Ваше военное прозвище? Как получилось так, что Вы, молодой лейтенант, оказались для людей, которые были старше Вас и во многом опытнее, все-таки именно «Штрафбатей»?
А.В. Пыльцын: Во-первых, я уже был старший лейтенант, на ступеньку повыше, и опыт боевой появился. Дело в том, что у нас комбат был подполковник Осипов, вот его звали все «Батя». Он до такой степени был заботливый и очень умелый командир, что чувствовалось всеми. И вот после этого рейда в тыл 600 человек штрафников были освобождены и отчислены из штрафбата на свои или равные должности за подвиги без пролития крови. Конечно, и Осипова, и командарма Горбатова называли «Батями». Потом пришло время, командира батальона нам сменили, нашего «Батю» Осипова выдвинули на дивизию — большое повышение, он в то время был уже полковником, а нам вот прислали нового комбата, подполковника Батурина. Но как-то получилось так, что он не был таким заботливым человеком, как его предшественник, и никто его даже и не пытался назвать «батей» даже мысленно. А у меня уже был приобретенный опыт, полученный от Осипова, который тоже понимал, что такое офицер-штрафник: он завтра может стать офицером, если останется живой, поэтому у меня было стремление тоже как можно больше сохранить жизней. И если штрафник проявил себя как совершивший подвиг, я писал представление командиру батальона, чтобы его уже освободить.
Новый комбат не всегда откликался на это, он возвращал штрафника в боевые порядки — еще не ранен, пускай воюет. Штрафники и мы, комсостав, его не любили, и он нас не жаловал. А вот меня, за то, что я проявлял такое сочувствие к этой категории офицеров и стремление сохранить им жизни или из-за того, что я такой молодой командир роты, всего-навсего 21 год, взяли и назвали «Штрафбатя». Сначала, когда я узнал о том, что меня так называют (мне доложил командир взвода), я вначале опешил, а потом, думаю, надо же гордиться этим, что меня, мальчишку, так называют люди старшие и по годам, и по званию. А потом эта приставка «штраф» как-то постепенно отсеялась, и я остался просто «Батей». Может, в устах некоторых это звучало с определённой долей юмора, но всё же… Я даже бакенбарды в то время отпустил, чтобы казаться старше, как-то этому соответствовать, а потом и усы перестал сбривать!
Ведущий: Александр Васильевич, Вы были ранены и, очевидно, неоднократно…
А.В. Пыльцын: Да, я получил три ранения за время боевых действий в штрафном батальоне. Штрафник, если он ранен, он искупил свою вину кровью и уходит из штрафного батальона. А я снова после ранений возвращался в этот батальон. Не потому что я обязан, а потому что мне хочется вернуться к этим людям, доверившим мне свои жизни. Они меня даже учили, потому что они боевые офицеры, где я еще такую школу пройду… Меня уговаривали в госпиталях не возвращаться, в одном и в другом… 21 год — это возраст, юный для командира такого ранга, может быть, и юношеская бравада бывала, что мне, мальчишке, подчиняется столько боевых офицеров, где я еще такими людьми покомандую?
Ведущий: Наверное, бойцы у Вас, действительно, были выдающиеся? Потому что у них огромный командирский опыт, и тут они оказываются в положении рядовых.