Откровенные рассказы полковника Платова о знакомых и даже родственниках

Ах ты! А ведь как распинался… «Недопустимо»!

Тарелки сменили тем временем. Генерал-штабс-арцт опять разъяснил, потыкав в печатное:

— Сивинство мит картофель.

Он пил вровень со Сташковым, и даже носик его, тощий я безноздрый какой-то, поглянцевел, а голос стал визгливей и внятней.

— Этто для вам так. Этто мы называй: парад. — Он доверчиво наклонился к дедяковскому уху. — Jeden Tag мы не так кушаль. Завсим не так. Я много раныпи своим детим… — Он остановился. — У вас есть дети?

— Дети? — Дедяков подумал зачем-то. — Нет. Я холостой.

— Этто очень хорош, холостой, — рассмеялся Керн и подставил стакан прислуживающему солдату. — So! Я своим детим много раньши говориль для интерес: когда быль война в 70-71-м, с Франция, ми кушаль на война трава и жука, потому что другой кушать нет. Этта — неправда быль, я так говориль для интерес. А теперь мы здесь, в Брест, правда, кушаль ворон.

— Ворон? — насторожился Дедяков.

Князь с левой дедяковской руки кашлянул предостерегающе и сердито. Но Керн продолжал благодушно улыбаться:

— Jawohl! Я казил: ворон. И не тольки зольдат, ми, генерал, тоже. И я казил: молодой ворон… — Он хихикнул, качнув лысой головой. — Холостой ворон есть деликатес. Когда у нас поймаль такой ворон, как имеет хороши повар, — делай фестиваль.

Гогенлоэ кашлянул снова. Дедяков доел свинину и хотел спросить Керна еще про ворон, но в этот момент шумливый перекрестный разговор вдоль всего стола оборвался сразу, с разгона, все обернули, как по команде, головы к середине стола, к Леопольду.

* * *

Обернулся и Дедяков.

За креслом принца стоял необычной, струнной выправкой Гай, нахмуренный и как будто даже бледный. Рука Леопольда нервно мяла салфетку, губа отвисла, обнажая клыки. Председатель и Гофман, запрокинув голову к Гаю, слушали его торопливый и быстрый доклад. Он кончил. Председатель сказал что-то соседу насупротив. Гофман привстал, отдавая приказ Гаю. И в обе стороны трапезы быстрой передачей покатился, нарастая, шепот.

Что-то большое случилось. В Питере? У Дедякова сжало неистово сердце. В Смольном стряслось, где еще может быть нынче событие?.. И от мысли, ожегшей холодом, в первый раз осознал Дедяков, до чего по-родному и кровному дорог Смольный ему…

До Обухова докатилось быстрее по той, леопольдовской, стороне: он почти что крикнул Оличу через стол:

— Духонин убит. Крыленко занял ставку.

Олич кивнул, как будто бы иначе и быть не могло. Только брови дрогнули сжатым (немцы же смотрят) волнением. У Дедякова переняло дыхание.

— Верно ли? Это — от наших?

— Нет. В здешнем штабе получено.

— Не вранье ли?

Голос слева от Олича проговорил холодно и четко:

— Германская разведка не может ошибить.

Не могла конечно же. Разве в таком может быть какая ошибка?

— Рис. Соус с клюквом, — сказал генерал-штабс-арцт, принимая тарелку. — Ви не любиль сладкое, господин депутат?

Духонин убит. Ставка за большевиками. В гостиной, куда после обеда были поданы сигары и кружки темного пенного баварского пива, Дрейфельс сторожил Гая. Но капитан, будто совсем незнакомый, трижды проскальзывал мимо, мягко позванивая шпорами по ковру, от одного — к другому, к третьему. Только не к нему, Дрейфельсу. Конспирация? Нет. Тем более что советская делегация ушла сейчас же после обеда, в гостиной задержались только одни консультанты. Нет. Тут что-то не то. Он подстерег момент, когда Гай вышел из комнаты, и поспешил за ним следом.

— Гай!

Капитан обернулся. Глаза были заперты на замок.

— Господин подполковник? — По-русски.

— Ах, так… — Дрейфельс остановился круто. — Я все-таки не понимаю…

Гай "отомкнул глаза": они засмеялись.

— Чего вы не понимаете, господин подполковник? — И наклонил голову. Честь имею.

Он пошел. Дрейфельс крикнул вдогонку:

— Ага, я был прав! И в разговоре с вами верно сегодня почувствовал: вы боитесь большевиков.

Гай остановился. Он сказал очень раздельно и четко:

— Германия никого не боится. Но Германия рассчитывает шансы. Это основа политики. Разумной политики, я разумею. Вам в уборную? Третья дверь налево.

И заговорил с подошедшим вполне своевременно австрийским майором.

Работа военной секции шла, как будто ничего не случилось. Выправка, что ли, такая у господ офицеров? Потому что никак не верилось Оличу, чтобы духонинский конец не затронул ни одного генштабиста: ведь свой, кость от кости, плоть от плоти, как говорится… Никак не могло не затронуть… А по лицам не видно. И по словам. Как вчера, так и сегодня, ровно-ровно такие же. Дрейфельс сегодня даже старательней будто. Иль припугну — лись? И то может быть.

Альтфатер, старшина консультации, поднял лицо от карты:

— Переходим к четвертому пункту условий перемирия. Полковник Шишкин, будьте любезны, зачтите.

Шишкин женат на племяннице генерала Фролова; вторая племянница (сестра жены, стало быть) замужем за «черным» Даниловым, генерал-квартирмейстером в духонинском штабе. Жив или нет? Шишкин читает ровным служебным голосом: