Откровенные рассказы странника духовному своему отцу

Так он умер, и я похоронил его. Брату стало завидно, что двор и имение отданы одному мне. Он начал на меня злиться, и до того враг в том помогал ему, что даже намеревался убить меня. Наконец, вот что он сделал ночью, когда мы спали и постояльцев никого не было: подломал чулан, где хранились деньги, вытащил их из сундука да и зажег чулан. Мы услышали уже тогда, когда вся изба и двор занялись огнем, и едва выскочили из окошка в том только, в чем спали.

Библия лежала у нас под головами, и мы ее выхватили с собой. Смотря, как горел наш дом, мы между собой говорили: «Слава Богу! Хоть Библия- то уцелела, хоть есть чем утешиться нам в горе». Итак, все имущество наше сгорело и брат от нас ушел без вести. Уже после узнали, когда он начал пьянствовать да хвалиться, что он деньги унес и двор зажег.

Остались мы наги и босы, совершенные нищие, кое-как в долг поставили маленькую хижину да и стали жить бобылями. Жена моя была рукодельная мастерица ткать, прясть, шить, брала у людей работу, да день и ночь трудилась, и меня кормила. Я же по безрукости моей даже и лаптей плести не мог. Она, бывало, ткет или прядет, а я сижу около нее да читаю Библию, и она слушает да иногда и заплачет. Когда я спрошу: «О чем же ты плачешь? Ведь, слава Богу, живем». То она и ответит: «То мне умилительно, что в Библии-то очень хорошо написано». Также помнили и дедушкино приказание — постились часто, каждое утро читали акафист Божией Матери и на ночь клали по тысяче поклонов, чтобы не искушаться.

Итак, жили мы спокойно два года. Но вот что удивительно: хотя о внутренней молитве, творимой в сердце, и понятия мы не имели и никогда не слыхали, а молились просто только языком да без толку клали поклоны, как болваны кувыркались, а охота к молитве была, и долгая наружная и без понятия молитва не казалась трудной, но отправлялась с удовольствием. Видно, правду мне сказал один учитель, что бывает тайная молитва внутри человека, о которой он и сам не знает, как она сама собою производится неведомо в душе и возбуждает к молению, кто какое знает и как умеет.

По прошествии двух лет таковой нашей жизни, вдруг жена моя занемогла сильной горячкою и, причастившись, на девятый день скончалась. Остался я один-одинехонек, делать ничего не мог, пришлось ходить по миру, а было совестно просить милостыню, к тому же такая напала на меня грусть по жене, что не знал, куда деваться. Как, бывало, войду в свою хижину да увижу ее одежду или какой-нибудь платок, так и взвою, да и упаду без памяти. Итак, не мог я долее переносить тоски моей, живя дома, а потому продал свою хижину за 20 рублей, а какая была одежда моя и женина, всю роздал нищим. Мне дали по калечеству моему вечный увольнительный паспорт, и я немедленно взял свою любезную Библию да и пошел куда глаза глядят. Выйдя, думал я, куда ж теперь идти? Пойду прежде всего в Киев, поклонюсь угодникам Божиим и попрошу их помощи в скорби моей. Как только решился на это, стало мне легче и дошел я до Киева с отрадой. С тех пор вот уже 13 лет безостановочно странствую по разным местам, обходил много церквей и монастырей, а теперь все уже больше скитаюсь по степям да по полям. Не знаю, благоволит ли Господь добраться до святого Иерусалима. Там пора бы, если будет воля Божия, уже и грешные кости похоронить17.

— А сколько тебе от роду лет?

— Тридцать три года.

— Возраста Христова!

РАССКАЗ ЧЕТВЕРТЫЙ

А мне благо: соединяться с Богом, полагать на Господа упование спасения моего (Пс. 72, 28).

Справедлива русская пословица18: «Человек предполагает, а Бог располагает», — сказал я, придя еще к отцу моему духовному. Я полагал, что нынешний день буду идти да идти по пути ко святому граду Иерусалиму, а вот вышло иначе, совсем не предвиденный случай оставил меня и еще на три дня в том же месте. И я не утерпел, чтобы не прийти к вам, дабы известить об этом и принять совет в решимости моей при этом случае, который совсем неожиданно встретился следующим образом.