Откровенные рассказы странника духовному своему отцу

Любовь Божия воздает благодеяниями тысячекратно более, нежели этого достойно деяние человеческое. Если ты сделаешь для Бога на ничтожную лепту, то Он воздаст тебе златицей. Если ты только вознамеришься пойти к Отцу, то Он уже выходит к тебе навстречу. Ты кратким и сухим словом скажешь: «Приими мя! помилуй мя!» – а Он уже объемлет выю твою и лобызает тебя. Вот какова любовь Отца Небесного к нам недостойным! И по такой только любви Он радуется и о каждом и малейшем спасительном движении нашем. Тебе представляется: какая слава из того Господу и для тебя польза, если ты немного помолишься, а потом опять развлечешься, или хотя и сделаешь какое-нибудь маловажное доброе дело, например прочтешь какую-либо молитву, положишь пять или десять поклонов, вздохнешь от сердца и призовешь имя Иисуса Христа, или заметишь какую-либо добрую мысль, или расположишься прочесть что-либо душеспасительное, или воздержишься от пищи, или перенесешь малую обиду в молчании… Все это представляется тебе недостаточным к совершенному твоему спасению и как бы бесплодным деланием. Нет! Каждое из тех малых деяний не пропадает втуне, будет изочтено всевидящим Оком Божиим и получит сторичную награду не только в вечности, но и в этой жизни. Это утверждает и святой Иоанн Златоустый. «Никакое добро, – говорит он, – как бы маловажно ни было, не будет пренебрежено Судией праведным. Если грехи исследуются с такой подробностью, что мы дадим ответ за слова, за желания и за помышления, то тем более добрые дела, сколь бы они малы ни были, изочтены будут с особенной подробностью и вменятся нам в заслугу пред любвеобильным нашим Судией».

Я представлю тебе пример, мною самим виденный в прошлом году. В бессарабском монастыре, где я жил, был старец-монах хорошей жизни. Однажды напало на него искушение, – очень захотелось ему сушеной рыбы. И как в монастыре в это время достать было нельзя, то он намеревался пойти на базар и купить… Долго боролся он с этой мыслью и рассуждал, что инок должен довольствоваться общей братской пищей и всемерно удаляться от сластолюбия, да и по базару среди толпы людей ходить также монаху соблазнительно и неприлично.

Наконец, вражеский навет взял верх над его рассуждением, и он, предавшись своеволию, решился и пошел за рыбой. Выйдя из обители и идя по городской улице, он заметил, что у него в руках нет четок, и начал размышлять: «Как же я пойду, как воин без меча? Это неприлично, да и мирские люди, встречаясь, будут осуждать меня и соблазняться, видя монаха без четок». Хотел он вернуться, чтобы взять их, но, посмотрев в карманах, нашел их тут. Вынул, перекрестился, надел на руку и пошел спокойно. Подходя уже к базару, увидел он у лавок стоявшую лошадь с большим возом огромных кадок. Вдруг эта лошадь, чего-то испугавшись, кинулась бежать из всей мочи и бить копытами, наскочила на него и, задевши за плечо, повергнула его на землю, хотя и не очень ушибла. Вслед за тем шагах в двух от него этот воз опрокинулся и телега разлетелась вдребезги. Скоро вставши, он, конечно, испугался, но вместе и удивился, как Бог сохранил жизнь его, ибо если бы одной малой секундой воз упал прежде, то и он был бы расшиблен вдребезги, как и телега. Не размышляя об этом далее, он купил рыбы, возвратился, покушал и, помолясь, лег уснуть… В тонком сне явился пред ним какой-то неизвестный ему благолепный старец и говорит: «Слушай, я покровитель этой обители и хочу вразумить тебя, чтобы ты понял и помнил урок, данный тебе ныне… Вот смотри: слабая твоя борьба с чувственным услаждением и леность к упражнению в самопонимании и самоотвержении дали удобство врагу приступить к тебе, и он приуготовил было для тебя сей погибельный случай, разразившийся пред твоими глазами. Но Ангел твой Хранитель предусмотрел это, внушил тебе мысль сотворить молитву, вспомнить о четках, и как ты внял этому внушению, послушался и выразил его на самом деле, то это самое и спасло тебя от смерти. Видишь ли человеколюбие Божие и щедрое Его воздаяние и за малое к Нему обращение?» Сказав это, явившийся старец поспешно пошел из кельи, а монах поклонился ему в ноги и с тем пробудился, ощутив себя уже не на одре, а коленопреклоненно простертым у порога двери. Это видение он тут же рассказал на пользу душевную многим, в том числе и мне.