Открыть ящик Скиннера

В 1970-х годах в стране проводилось в год уже меньше двадцати лоботомии, хотя небольшая группа нейрохирургов продолжала совершенствовать технику, так что мозгу причинялся все меньший и меньший урон, а соответственно уменьшалось и число негативных побочных действий. На 1950–1960-е годы пришлось развитие стереотаксического метода: стало возможным вводить в мозг миниатюрный электрод, разрушающий строго определенный небольшой объем ткани — в отличие от более или менее слепого вмешательства скальпеля. Кроме того, хирурги стали уделять больше внимания не фронтальным долям, а лимбической системе, известной также как «эмоциональный мозг». Их мишенью стала определенная область лимбической системы — поясная извилина, — ответственная, как считается, за снижение тревожности. Важно отметить, впрочем, что как в начале эры лоботомии, так и теперь существует существенное расхождение во мнениях по поводу того, какие именно волокна рассекать, и это обстоятельство подчеркивает сохраняющийся экспериментальный характер психохирургии. Разные хирурги проявляют предпочтение к разным мозговым структурам, предпочтение, предшествующее знакомству с пациентом. Некоторые, например, полагают, что амигдалотомия — удаление миндалины, подкорковой структуры, оказывающей влияние на протекание эмоциональных процессов — творит чудеса, в то время как другие продолжают считать наиболее важной поясную извилину, а третьи — хвостатое ядро. Сочетание расхождения во мнениях и довольно мрачной истории предмета делает современную лоботомию, часто скрывающуюся под другим названием, последней соломинкой для самых тяжелых больных, процедурой, которой стыдятся и которую держат в секрете.

Часть вторая

Массачусетский госпиталь находится на Фрут-стрит на окраине Бостона. Его современные здания и сверкающие стеклянные двери контрастируют с булыжными мостовыми и старинными домами, на каждом подоконнике которых в ящиках цветут яркие цветы. Если вы остановитесь всего в квартале от госпиталя, на историческом Бикон-хилл, вы никогда не догадаетесь о том, как близки к одному из самых технически передовых медицинских учреждений в стране.

Подвергнуться психохирургическому вмешательству в США нелегко; в некоторых штатах, включая Калифорнию и Орегон, оно запрещено законом. В СССР, когда он еще существовал, психохирургия отвергалась полностью как не соответствующая павловскому учению. Пациентам, желающим получить такого рода помощь, приходится прилагать большие усилия: они должны доказать, что исчерпали все другие возможности, комитету по этике; только после этого в их головах могут быть просверлены отверстия.

Эмили Эсте из Бруклина в Нью-Йорке всю жизнь страдала от депрессии, но ей не удалось получить согласие комитета по этике, потому что она не испробовала достаточно сеансов электротерапии. Чарли Невиц из Остина в Техасе, напротив, разрешение получил. Он прошел больше тридцати сеансов шоковой терапии и испробовал более двадцати трех препаратов: он может их перечислить, загибая пальцы, — лувокс, целекса, ламиктал, эффексор, литий, депакот, прозак, риспердал, халдол, серзон, золофт, ремерон, велбуртин, цитомел, декседрин, имипрамин, парнат, нортиптилин, торазин… — Чарли декламирует названия лекарств, как поэму собственной жизни, жизни, состоящей из болезни.

Чарли — огромный, как медведь, сорокаоднолетний мужчина с намеком на усы и остекленевшими глазами, которые кажутся затуманенными от всех лекарств, которые в его тело, как в бочку, вливали он сам и его психиатр. Когда Чарли было двадцать два года и он работал в геологоразведочной команде в Техасе, на него как гром с ясного неба свалился психоз навязчивых состояний. Непреодолимое стремление пересчитывать, проверять, отстукивать поглотило его ум, связало ему руки, так что он оказался ни на что не способен — ни работать, ни любить: он словно вмерз в бесконечно повторяющиеся ритуалы.

— Поразительно, как неожиданно это случилось, — говорит Чарли. — Со мной все было в порядке, а на следующий день — уже нет.

Так с тех пор и пошло… Квалифицированный инженер, умевший по внешнему виду скал определить, есть ли под ними нефть, превратился в отшельника, прячущегося в своей жалкой квартире в Далласе и способного только крутиться на одной ноге.

Чарли считает, что ему не повезло: он оказался одним из тех немногих, кому никакие лекарства, которые прописывал его врач, доктор Робертс, не помогали. В чем-то он прав, в чем-то — нет. Чарли действительно не повезло, но тех, кому лекарства не помогают, не так уж мало, как бы ни стремилась убедить нас в обратном реклама фармацевтических компаний. Психофармакологи гордо утверждают, что открыли прекрасный новый мир лечения психических заболеваний, что таблетки размером с горошину обладают сказочной силой, что они могут избавить нас от груза растерянности и тревоги, могут помочь нам уснуть, дать нам бодрость, сделать нас более или менее чувствительными; в каждой таблетке каждой компании — залежи витаминов и протеинов, благодаря которым мы взлетим до небес…