Открытая дверь

что бедный разум мой раздулся, как обжора

после обеда сытного, и ежели еще

хоть малую мыслишку приютит,

то лопнет. И тогда на гладкий холм

иду. Закидываю суетные руки

за голову и, взглядом подперев

прорехи звезд, как грязные тарелки,

готовлюсь мысли перемыть.

Но звездный свет, мой разум осветив,

мне говорит, что мысль всего одна –

Та, о Тебе.

Что ж, значит, долго

мне избавленья от неё не будет!..

            ***

Стихи – неблагодарные бродяги

Зовешь их – не идут (вот как сейчас)

А после уж и думать позабудешь

они же тут как тут: разбудят ночью

в безделье обвинят к столу погонят

и тут же с хохотом во тьму умчатся прочь

Так до зари и просидишь бессонно вперив

свой взгляд в холодный войлок ночи

Их ловишь в элегантные блокноты

их манишь золотым пером в густую

сеть аккуратно разлинованных страниц

Они же с прыткостью синиц

вдруг превращаются в далеких журавлей

и сверху в распростертую ладонь

чернильной пастой капают в насмешку

стихи неблагодарные бродяги

            ***

Мне ясно: этот мир – забытый мир,

он кем-то обронен во тьму Вселенной.

И жизни-то в нем не должно бы быть,

а вот закопошились, осветили,

прорыли, выстроили и соединили –

– на синем шаре из дыры в кармане.

Но кто-то, вдруг пропажу обнаружив,

найдет опять любимую игрушку,

а нас, как пыль со старой мебели, сотрет

своей полою звездной…

(2000)

            ***

Вот дождь упрямо бьет

по клавише одной

на подоконнике моем

И ветер хочет мне поведать о стране,

откуда он явился

И шелест листьев

шелест             листьев

шелест              листьев

А я окно захлопну

и всему на свете предпочту

одну мечту

и ей предамся в тишине

Во сне

            ***

И дни, и ночи – сумрака нежнее

Нежней открытой раны, прикоснуться

к которой больно и которой все же

касаешься невольно всякий день,

надеясь вместо язвы обнаружить

затянутый рубец, но лишь сильнее

надежды ядом растравляешь рану

и ненасытной боли подставляешь

вновь – с тайной радостью – живую плоть.

И дни, и ночи маятник раздумий

хоть удаляется от безысходной точки,

а все стремится к ней, недостижимой,

то взор мой тянет вниз, а то взмывает

с ним медною стрелой в осколок неба

и метит в ослепительную цель

            ***

Нет, мне не избежать постыдного конца

моих сомнений:

мне не носить на лбу тернового венца,

и я – не гений.

В молениях о Чаше постареть,

и вдруг услышать:

«Для этой доли мало – умереть,

и слишком – выжить»