Открытая дверь

– Так они вообще разводятся, Юр… Я так поняла, из-за того и разводятся, что мама не захотела этих людей прощать. Они ее когда-то на порог не пустили, когда я только родилась, а своего сына подальше от мамы отправили. А теперь вроде как вину свою загладить хотят… И в материальном плане тоже. И папа обиделся на маму, что она против этого материального, что за оскорбление эту помощь посчитала. Представляешь, какая фигня в нашей семье из-за всего этого происходит?

– Да уж, представляю… Но может, он вернется еще?

– Нет. Не вернется. Папа же не просто так психанул и ушел, он же к другой женщине ушел. Но я даже не об этом хотела с тобой поговорить, Юр… Я про женщину эту хотела поговорить, которая моя бабушка… Которая к школе приходила сегодня. Мы с ней долго на скамейке сидели…

– И что она от тебя хочет, интересно?

– Так я ж тебе говорю – бабушкой моей быть хочет! Как будто это так просто, ага… Не было никакой бабушки, а теперь здрасьте, вот она я, любите меня вместе с дедушкой…

– Что, так и говорит – люби меня?

– Да нет… Она хочет, чтобы мама ее простила. Мол, если мама простит, то и я должна простить автоматически.

– А мама, стало быть, прощать не хочет?

– О нет… И даже вопрос об этом не стоит, что ты! Мама их даже на порог не пустила, когда они в день рождения пришли меня поздравлять. Знаешь, я ее понимаю… Я даже картину эту перед глазами все время вижу, как она сидит на скамейке в сквере под дождем, держа меня на руках. И некуда ей идти. Навязчивая такая картинка… Мне даже в этот момент кажется, что я замерзаю от холода. Я ведь малявка была, только-только родилась…

– И что же с мамой было? Куда она пошла? Ведь унесла тебя куда-то, чтоб ты не замерзла?

– А ее папа мой спас… Он пробегал мимо скамейки и увидел ее. И пожалел. И домой к себе привел… Вот в этот самый дом, в ту квартиру, где мы сейчас живем. Потом они поженились, папа записал меня на свое имя. И всегда мне папой был, я даже предположить не могла, что он мне не родной! Да и не узнала бы никогда, наверное, если бы эти новоявленные бабушка с дедушкой на пороге не появились! И сразу все пошло кувырком…

– Да, я понимаю твою маму, что ж. Такое трудно простить.

– Так и я о том же! Знаешь, Юр… Я вот сегодня слушала эту женщину, которая моей бабушкой хочет быть, и будто что-то во мне сдвинулось, что ли… Не знаю, как объяснить. Жалко мне ее стало, наверное. Хотя и за маму тоже обидно… И как во всем этом разобраться, не знаю…

– А почему тебе ее жалко стало, Вик? Она что, просила о жалости?

– Да нет, в общем… Она просто рассказывала про все. Со своей стороны рассказывала. Как-то очень безжалостно она к себе это делала, Юр. Будто шкуру с себя сдирала. У меня даже мороз по коже в какой-то момент пошел…

– Выходит, она признала свою ошибку и раскаялась?

– Да говорю же тебе – не то слово… Очень даже раскаялась. Наверное, она действительно поняла, что тогда натворила. Что нельзя вот так чужой жизнью распоряжаться. К тому же если это жизнь твоего сына. И жизнь моей мамы. И моя жизнь…

– И тебе захотелось простить ее, правильно?

– Не знаю. Ничего я не знаю, Юр. Просто почувствовала в душе что-то такое… Но все равно ведь маме моей не расскажешь, что я почувствовала, вот в чем дело. Она ж за предательство это посчитает, скажет еще – зачем, мол, вообще разговаривать с этой женщиной стала!

– Ну да, наверное… Ее тоже можно понять, Вик. Прощать очень трудно, особенно когда обиду годами в себе носишь. Она тогда как камень становится – с места ее не сдвинешь. Я-то как раз маму твою прекрасно понимаю, сам такой же камень в себе ношу… Мой отец ведь так же с нами поступил, я очень хорошо все помню…

Юра замолчал, отвернулся к окну, сглотнул с трудом твердый комок, застрявший в горле. Вика проговорила осторожно:

– Ты расскажи, Юр… Ты никогда мне об этом не рассказывал…

– Да нечего особо рассказывать, Вик. Ну, жили мы и жили… Отец какой-то большой то ли начальник, то ли чиновник, дом у нас большой был. Помню, меня на машине на частные уроки английского языка возили, еще на фигурное катание, потом на теннис… А потом он нас просто бросил. Женился на другой, нам вот эту квартиру купил. И все, мол, знать больше не хочу, нет вас больше в моей жизни, баста. С тех пор я его и не видел ни разу. Как будто я умер. Или он умер… Как-то раз пытался тот дом найти, хотел хоть поглядеть на него издалека… Но не нашел. Мне лет пять было, когда он нас бросил, еще несмышленый пацан был совсем. А мама, она… Она очень тяжело все переживала, я помню. Потом пить начала… Все из-за него, только из-за него… И что, у меня обиды не должно быть, что ли? Я ж говорю, это уже и не обида, а тяжкий камень, который с места не сдвинешь. Со временем он только тверже становится, понимаешь?

– Понимаю, Юр… Но все-таки… если бы вдруг твой отец появился у тебя на пороге и начал раскаиваться, прощения просить? Ты бы его простил?

– Не знаю… Да и что об этом говорить, я ж понимаю, что не появится. И прощения просить не станет. Никогда. Да он даже не позвонил мне ни разу, не спросил, как мы с мамой живем! Будто нас и нет, исчезли, умерли!