Открытая книга

В нашей каюте койки были расположены одна над другой, я лежала на верхней, и Лена не знала, что я вижу ее лицо — бледное, с широко расставленными, взволнованными глазами. Она гладко причесывалась последнее время, и мне нравилось, что стал виден ее большой чистый лоб с незагорелой полоской под волосами.

Лена бросила в окно папиросу и сейчас же взяла другую. «Еще и теперь»… Казалось, она хотела спросить меня, что это значит, но передумала, должно быть, решила, что я не отвечу. И не ошиблась.

— И знаешь, самое трудное, — задумчиво сказала Лена, — то, что себя как-то перестаешь узнавать. Всегда я была решительная, а тут все думаю, думаю. И ничего не могу придумать, только мучаю его и себя.

— И очень хорошо, что мучаешь.

Я приподнялась на локте, чтобы Лена поняла, что я вижу ее.

— Почему?

— Потому что это значит, что ты хочешь сказать ему правду. Да, да! Правду, только правду, как бы это ни было трудно. И если ты не уверена, колеблешься — не нужно бояться сказать ему об этих сомнениях. Не нужно жалеть его, — сказала я, волнуясь, — потому что неправда, пусть самая маленькая, может отравить вам лучшие годы. Впрочем, не вам — тебе.

Мы помолчали.

— Я не сомневаюсь, что Петр Николаевич любит тебя. Он человек сдержанный. Для того чтобы глубоко узнать его, нужны, мне кажется, годы. Об этой сдержанности я тоже догадалась не сразу. Зато когда догадалась, поняла многое: и то, что он подшучивает над всеми, а на самом деле застенчив.

— Да, да.

— И то, что он тяготится своим одиночеством, а не женился до сих пор только потому, что относился к семейной жизни очень серьезно.

— Ты думаешь?

— Без сомнения. И даже то, что он любит музыку и очень неплохо играет на рояле.

— Неужели?

— Вот видишь, даже и ты этого не знала!

— А я вообще знаю о Петре Николаевиче мало, — задумчиво сказала Лена. — Расскажи мне еще что-нибудь о нем.

— Что же еще? Все хорошо. И все будет хорошо, но при одном условии: если ты его действительно любишь.

Лена встала с койки и поцеловала меня.

— Ты понимаешь, в чем дело, — сказала она нерешительно. — Я прежде только влюблялась, так что тогда все было совершенно другое. А теперь… Не знаю, как это получается, но мне все время некогда, и я чувствую, что это потому, что я тороплюсь поскорее увидеть его. У тебя было так с Андреем, когда ты еще не знала, любишь ты его или нет?

Большие, черные, остроконечные лодки, на которых вровень с бортами были навалены арбузы и дыни, качались на пятнистой воде. Суда стояли в два ряда, так что для того, чтобы добраться до пристани, нужно было пройти через другой пароход; шумная, разноцветная толпа двигалась повсюду — на набережной, на ведущей в город дороге… И все это: люди, лодки, дорога, мост через какую-то речку, на берегу которой спокойно лежали большие черные свиньи, — все это было пропечено солнцем и пахло рыбой, нефтью, смолой. Это была Астрахань — великое рыбное царство!

По дороге в гостиницу, где для нас был оставлен номер, мы заглянули на рыбный базар. Огромные темно-серые чудовища с острыми спинами, с острыми, как пики, носами свисали с потолка вниз головой — осетры. Другие, тоже страшные, лежали на прилавках, разинув тупые морды, — сомы. Длинные белые косы вязиги болтались у дверей. Большие стеклянные банки-бочонки были полны икры — паюсной, на которую мы посмотрели с презрением, и зернистой, которая, казалось, только и ждала, чтобы мы за нее принялись.

Я спросила:

— Почем зернистая?

Продавец сказал ту же цену, что и в Москве.

— Почему так дорого?

— Первый сорт. Вот постоит дня два и станет подешевле.

— Быстро портится?

— Переходит в другой сорт, — дипломатично ответил продавец.

— А правда, что на кило зернистой икры кладут двадцать пять граммов соли?

Он усмехнулся:

— Это, говорят, в старину действительно была такая пропорция. Но тогда зернистую икру вообще не готовили в жаркое время. А теперь положите двадцать пять граммов на кило, так вы ее с промысла до магазина доставить не успеете, как она уже в другой сорт перейдет. Вообще-то, это секрет, как ее готовят. Мастер ее у нас в отдельном помещении солит, куда посторонним вход воспрещен.

— Вот что!

— А как же!

— Что же это за мастер такой, который один только знает, как икру солить?

— Не один, правда. Но их немного. А вы думаете, готовить икру — это простое дело? Это умение очень тонкое, которое из рода в род передается. Мастер-икряник! Шутка ли — первый человек на промыслах.

Мы с Леной переглянулись.

— Интересно…

Кажется, продавец был разочарован, когда после этого содержательного разговора я попросила его отвесить полкило воблы, к которой мы пристрастились за последние дни.

Зернистая икра

По правде говоря, мы не очень прислушивались к тому, что рассказал продавец на рыбном базаре, да и трудно было поверить, что в наше время могло сохраниться такое странное отношение к секрету приготовления икры. Но оказалось, что дело обстояло именно так.