Открытая книга

В этот день был «аврал» — нужно было разобрать рухлядь, оставшуюся после эвакуации в первом этаже институтского здания. И лишь возвращаясь домой в полутемном трамвае (где закутанные, синие под синими лампочками, сидели молчаливые, понурые люди и синяя кондукторша с фонариком отрывала билеты), я с тревогой вспомнила об Андрее.

…Еще на лестнице я услышала голоса, настолько похожие, что мне показалось, что Андрей громко говорит сам с собой. Не раздеваясь, я осторожно заглянула в комнату. Нет, не он! Он сидел на корточках перед печкой, колол дровишки и молчал, а говорил кто-то другой, и прежде чем я узнала этого другого, я увидела его мечущуюся по стенам огромную, угловатую тень.

— Митя!

Он замолчал на полуслове, засмеялся, шагнул через стул, на котором лежал его заплечный мешок, и протянул мне руки:

— Я, Танечка, я, как это ни странно!

Он был в форме — полковник, — и на мгновение мне вспомнился молодой врач, носившийся по тихим лопахинским улицам в длинной кавалерийской шинели. Но врач был уже немолодой, сильно поседевший, с острым профилем, в котором и прежде было что-то орлиное, а сейчас стало еще заметнее, чем прежде.

— Встретились все-таки, как хорошо, — говорил Митя, когда мы поздоровались и он держал мои руки в своих и не отпускал, целуя.

— Надолго?

— Сравнительно да. Вызвали и поручили организовать экспедицию.

— Куда?

— К черту на рога, — смеясь, сказал Митя.

Он был очень доволен.

— Садитесь, Татьяна! — (Я сняла пальто.) — Нет, сперва покажитесь! Похудела, — сказал он с огорчением.

— Постарела, Митя?

— Может быть. Чуть-чуть. А вот Андрей…

— Он вам рассказывал?

— Еще бы!

Они спорили добрых два часа до моего прихода. Уже был нарисован план лаборатории, вивария, института. Уже были обруганы Ровинский и другие бездарные, по мнению Мити, советчики Андрея. Уже раз десять братья вернулись к сотруднику иностранной миссии, который, к счастью, не зашел посмотреть на зараженных мышей. В общем, Митя утверждал — и это была неожиданная точка зрения, — что эта история доказывает только одно: сыпнотифозная вошь, по-видимому, не является единственным источником заражения.

— Чтобы согласиться, — с досадой сказал Андрей, — нужно только одно: забыть все, чему нас учили в институте.

— Вот и забудь! Иногда это полезно.

Андрей махнул рукой:

— Да пропади она пропадом, эта история! Не хочу я больше говорить о ней. Расскажи лучше о себе. Черт знает как мы за тебя волновались! Таня, он не хотел рассказывать, пока ты не придешь!

Я разогрела кашу, Митя достал из заплечного мешка консервы и шпиг, и мы устроили великолепный, давно невиданный ужин с настоящим кофе, который я сварила по всем правилам «кофейного» искусства. В комнате было тепло, и, хотя печка время от времени «отказывала» — дым валил в комнату, а из колена трубы, заправленной в форточку, начинала капать черная жидкость, — братья объявили, что «банкет удался».

Последние годы так редко удавалось видеть их вместе! В юности они были совсем не похожи, а теперь то в движениях, то в интонации вдруг мелькало необыкновенное сходство. Младший стал немного горбиться с годами, старший по-прежнему держался по-военному прямо. Младший был, как всегда, нетороплив, в старшем то и дело закипало нетерпение — в особенности когда нужно было выслушать собеседника, этого он никогда не умел. Младший, как всегда в эти редкие встречи, был полон делами, мыслями, надеждами старшего брата. А старший был полон только собой и рассказывал о себе с легким оттенком хвастовства, нисколько не уменьшавшегося с годами.

Он был действительно болен дизентерией, и очень тяжелой, когда немцы взяли Ростов. На третью неделю он начал вставать, и в этот день у его дома остановилась легковая машина. Какой-то человек в штатском, с цветком в петлице и с драгоценной тростью в руке поднялся по лестнице и на чистом русском языке спросил профессора Львова. Разговор был короткий. Через четверть часа машина уехала, а профессор позвал старушку-домработницу и спросил, не хочется ли ей поехать с ним в город Берлин.

— Не хочется, — сказала старушка.

— Ага. Вот и мне не очень. А ведь обещают полмира.

Старушка сказала, что ей не нужно полмира.

Он уложил свой заплечный мешок и, когда стемнело, вышел из дому. План был простой — на время скрыться в одной знакомой деревенской семье, а потом найти партизан и переправиться с их помощью через линию фронта.

Недалеко ушел он за ночь. Недавняя болезнь давала себя знать, да и не привык он шагать по дороге с тяжелым мешком за плечами. С зарей он залег в пшенице, и такой забытой показалась ему эта зеленая, с капельками росы, молодая пшеница. И он спокойно уснул, глядя в розовое высокое небо.

На другую ночь он подошел к знакомой станице — и не нашел ее. Почерневшие стояки торчали здесь и там, указывая место, где находились избы. Станица была сожжена, и, как видно, недавно: дымок еще пробивался кое-где среди обугленных бревен. Нужно было двигаться дальше. Куда?