Открытие

И в то же время мысли об операции переносили Андрея Егоровича в колхозный сад… Как хорошо сейчас в саду! Куда ни глянь — плоды, плоды, плоды. Яблоки еще зелёные, но уже краснеет вишня и созрела земляника. И ветерок развевает по всему саду медовый запах, и слышно, как жужжат в кустах малины пчёлы. Но в саду хорошо не только сейчас. Там даже зимой хорошо! Узкая извилистая тропа тянется среди снежных сугробов, и всё вокруг бело и молчаливо. В глубоком сне деревья, ни листочка на ветвях. Увидит ли он всё это снова? Вот странно, почему в партизанском отряде, а потом на фронте, он не ощущал смерть так близко, как теперь? Может быть, потому, что там она угрожала всем, и каждый готов был отдать жизнь за Родину. Нет, он и теперь не ощущал ни сомнения ни, тем более, страха. Но было странно представить себе, что вот его не будет, а всё останется так, как было. Вот эти ивы серебристые в окне, приглушённый шум машин, доносящийся с улицы, даже вот эта койка, на которой он лежит, будет стоять, где стоит сейчас. Изменится лишь одно. Не будет здесь его, Андрея Егоровича, золотковского садовода. Однако чего там нагонять на себя всякие чёрные мысли? Вот когда его будут оперировать? Сегодня? Завтра?

Через раскрытую дверь Андрей Егорович увидел, как доктор провёл через коридор в операционную приехавшего профессора. А через некоторое время откуда-то появилась коляска, на которой обычно больных доставляют к операционному столу. Так, значит, не сегодня, не завтра, а сейчас! Ну что же, чем скорее, тем лучше!

Когда Павлик вернулся в палату, Андрея Егоровича там уже не было. Мальчик бросился к дежурной сестре: «Где Андрей Егорович? На операции, да?» Павлик не находил себе места. Он то присаживался у дверей палаты, то выходил в коридор. И не спускал глаз с операционной. По теням, двигающимся на матовом стекле, мальчик старался узнать, скоро ли вынесут Андрея Егоровича. Нет, не может быть, чтобы операция кончилась плохо. Ведь операцию делает профессор.

И вот, наконец в дверях появилась высокая белая коляска.

Андрея Егоровича ввезли в палату и осторожно опустили на кровать. Он лежал, вытянув руки поверх одеяла, совсем не похожий на себя, какой-то очень молодой и совсем белый. И Павлик не знал, что подумать: хорошо прошла операция или плохо. Но спросить об этом дежурную сестру не решался.

Павлик долго стоял у окна притихший и большими испуганными глазами смотрел на садовода. Сколько прошло времени, он не знал. Но вот он услышал шаги в больничном коридоре и тут же увидел входящих в палату Георгия Антоновича и приезжего профессора. Профессор подошёл к кровати садовода и, подержав с минуту его руку, сказал весело:

— Скоро наш герой проснётся. Молодец! Посмотрите, Георгий Антонович, какой хороший пульс. А как отлично вёл себя на операции!

— Улыбался…

— Ну, это, может быть, нам показалось… Но, повторяю, — молодец! Знаете, есть две группы больных — те, которые содействуют операции, и те, которые ее осложняют. Так вот, ваш садовод из тех, которые помогают хирургу… Таких я много встречал на фронте. Всем смертям назло живут! Откуда он?

— Мы из Золоткова! — радостно отозвался Павлик.

Профессор только сейчас заметил мальчика и смеясь спросил:

— А ты кто такой?

— Старший больной, — отрапортовал, как на линейке, Павлик.

Он хотел объяснить удивлённому профессору, что это за должность, но увидел, что Андрей Егорович открыл глаза, и бросился к садоводу.

Как много он хотел ему сказать и сказать всё сразу! И об успешной операции, и о себе, и о профессоре. Но ничего не сказал, а только молча смотрел на своего друга и улыбался. Улыбался глазами, ртом, даже носом, который так морщился, словно Павлику хотелось чихнуть.

Андрей Егорович уже совсем пришёл в себя и посмотрел на сияющего Павлика. Он кивнул ему головой как бы говоря, что чувствует себя совсем неплохо, и, поманив мальчика слабым движением руки, проговорил тихо, заговорщицки, словно боясь, что услышит профессор:

— А я, Павлик, в нашем саду, в Золоткове был. И у шалаша всех ребят видел…

Метель

Метель началась с утра. Она застала колхозного электромонтёра Илюшу Дронова на пути к скотному двору. В ватнике и меховой ушанке, с монтёрской сумкой через плечо, он шёл по дороге и привычно поглядывал на столбы электролинии. Столбы уходили далеко вперёд, скрывались за лесом, и Илюше казалось, что они шагают вместе с ним и гудят, словно стараясь заглушить метельный ветер.