Некоторые из этих ранних антропологов были такими же бессердечными, как туристы, врывавшиеся без разрешения в чужие дома. Шестьдесят черепов, ко торые они в 1870-х годах увезли с одного кладбища в Авероне
, были частями трупов людей, у которых остались живые родственники. Интерес к наготе ученые тоже проявляли: они уговаривали местных жителей обнажить перед фотоаппаратом их атавистические тела. Туристы толпами съезжались в нетронутые места Франции, чтобы успеть насладиться ими, пока их не испортили другие туристы. Ученые мчались в ее отдаленные места, например в Прованс, в Савойю, на Корсику и в лесистую местность Тьераш возле границы с Бельгией, чтобы покупать почтовые открытки и измерять черепа, хотя один исследователь предупреждал, что «антропометрическое исследование может оказаться трудным и даже опасным». В этом отношении колонии Франции были исследованы лучше, чем она сама. Основатель Антропологического общества Пьер Брока в 1879 году напомнил своим коллегам, что «до сегодняшнего дня антропологи описали и измерили больше негров, чем французов».Во Франции основой этой молодой научной дисциплины были две противоречившие одна другой идеи. Первая: дикари из предместий промышленных городов – «опасные слои общества», так пугавшие средний класс, – имеют темную кожу и низкий рост не из-за плохих условий жизни, а оттого, что принадлежат к очень примитивным расам. Вторая идея: побежденные галлы
стали основой нации и, несмотря на века вторжений и смешивания своей крови с чужой, преемственность поколений не прерывалась, и население Франции сохранило в себе неизменными основные черты своих предков.Большинство антропологов понимали, что «чистокровных» французов не существует
. Они знали также, что слова «галл» и «кельт» – лишь термины, в которые ученые заворачивают свое большое невежество, как в упаковочную бумагу. Но, к несчастью, некоторые из их незрелых теорий были весьма соблазнительны. Наполеон III, а позже маршал Петен и Жан-Мари Ле Пен использовали миф об импульсивных и тщеславных, но по своей сути порядочных галлах, чтобы продвинуть свой образ Французского государства. Предков-галлов можно было с гордостью противопоставить темнокожим лентяям – средиземноморским соседям Франции, но галлы, утверждали они, отличались и от варваров из-за Рейна с их строгим порядком и дисциплиной. Особенно важно было показать, что жители Лотарингии, которые сначала жили под угрозой немецкого вторжения, а потом, когда оно произошло, стали жить под немецкой властью, по своей сути – галлы.Новая наука затронула души французов отчасти потому, что рассказывала увлекательные истории о древних существах, живущих в современном мире. Наука, которая может объявить, что рабочий, который приносит тебе уголь, – реликтовый первобытный человек
, не могла остаться без слушателей. Кроме того, она как будто подтверждала свидетельства других наук. Статистика показывала, что «периферия» Франции – а это почти все местности, которые расположены ближе к морю, чем к Парижу, – была, по сути дела, другой страной. Прославленная «Карта просвещения и неучености во Франции» (1824), составленная бароном Дюпеном, показывала степень образованности или «цивилизованности» жителей каждого департамента в черно-белых тонах – от ярко-белого для территорий с наиболее образованным населением (Париж и Иль-де-Франс) до густого черного (Овернь). Более поздние варианты этой карты были изданы под грубым заголовком «Карта невежества». В 1837 году карты Адольфа д’Анжевиля, на которых были показаны уровень грамотности населения, рост местных жителей – высокий или низкий, их законопослушность или склонность к преступлениям, прочертили линию от Сен-Мало до Женевы. Чуть позже было доказано, что эти географические различия не обусловлены генетически, а порождены случайными и временными обстоятельствами.