Между прочим, по поводу Тинки Виталик был с ним согласен. О’кей тёлка, покувыркаться с голодухи – самое то. Честно говоря, всего месяц назад эта коренастая широколицая брюнетка с четвёртого курса иняза (откровенно блудливые глазки, ярко-алая помада, пудовый бюст, хриплый смех, а имя? Тина! – ага, болотная) вызывала в нём единственно лишь недоумение. За каким чёртом такие вульгарные герлы вообще существуют на свете? Кому они как женщины могут быть интересны? Какому-нибудь неразборчивому Васе-алкоголику? Ну так и валила бы себе на камвольный комбинат, а не в универ.
Известно однако, что длительная аскеза способна сделать здорового молодого мужчину менее разборчивым в отношении дамского пола. И ведь сделала! Тина казалась сейчас Виталику едва ли не Афродитой – пусть даже не прекрасной Уранией, а Пандемос, Афродитой простонародной. Всё потому, что студенческий строительный отряд предполагает следующий порядок существования бойцов: ударный двенадцатичасовой труд без выходных, простая, но калорийная пища в достатке – и суровое воздержание в остальном. Не для всех, конечно. Например, Тинкин благоуханный цветник с самого начала «целины» окучивает комиссар «Факела». Потаённые уголки её напарницы Аллочки, рыжей веснушчатой дылды, похожей на надломленную высохшую палку, исследует командир. Ну а в распоряжении прочих остаются, стало быть, здешние фемины… Самой юной и смазливой из которых порядком за тридцать; но беда не в возрасте, а в том, что с головой бабонька не дружит совершенно. Деревенская дурочка в классическом смысле – и вдобавок сопля под носом висит постоянно. Тоска!
Вот и получается, что от погибельного сперматоксикоза спасает студентов одна лишь неустанная работа. На грани приобретения пупочной грыжи, ага. Правда, ребята, отслужившие в армии, поговаривали, что не только целинный труд удерживает кое-какие желания в узде, но также добавки в кисель соединений брома. Однако Виталик-то понимал, что это так, байки для крестьянских детей. Кстати, ни усталость, ни мифический бром на него уже не действовали. Ему хотелось предаться чувственной любви. С Тиной.
– Школа, говорю, эта, – махнул рукой Николай, прерывая сладострастные мысли Виталика. – Поганей жильё-то трудно было подобрать.
В этом он был прав на все сто. Дрянь хибара. Трудно представить, что в ней когда-то учились поселковые дети. Сырость, щели, комары. Раскладушки продавленные. В окнах вместо стёкол – парниковая плёнка. Сортир на пять дырок с роем наглых мух. Каждая, взлетая из вонючей тьмы, где отложила яички, норовит шлёпнуться об задницу, если присел покряхтеть, или того хуже, сесть на фэйс, если встал пожурчать. И на эту вот походную роскошь – двадцать рыл молодых мужиков, характер которых чем дальше, тем все больше портится.
– Да фигня война! – сказал жизнерадостно Виталик. – Ещё пяток недель перекантоваться, а там – ариведерчи, ромалы! За тыщу рублёусов можно и потерпеть.
– Как смотреть, – сказал косой, тягая из пачки Виталика следующую сигаретку. – Может и боком выйти твоя тысяча. – Он сунул изувеченный подагрой палец за ворот рубашки и почесал ключицу. – Там, понимаешь, нечисто.
– Ну?! – оживился Виталик, – неужели привидения водятся?
– Хуже.
– Значит, древнее зло, – Виталик сделал «большие глаза», – спящее под порогом!
Он как раз недавно одолел Лавкрафта и всё ещё пребывал под впечатлением от мрачных образов великого затворника. Книжку (потрепанное американское издание, разумеется, на английском) притаранил отец. Откуда – Виталик не спрашивал. И так понятно. Не первое подобное поступление в домашнюю библиотеку. Отец был чекистом и специализировался на всяческой «диссиде».
– Зря смеёшься, – убеждённо сказал Николай. – Я серьёзно. Сегодня как раз тридцатая годовщина одной хреноватой истории, что в школе-то случилась. На вашем месте я хотя бы двери в подпол забил, что ли. – Он помолчал и предложил: – Короче, если хочешь ночь спокойно провести и до утра дожить, не седея, пошли ко мне, переночуешь.
Виталик отрицательно мотнул головой. Во-первых, за нарушение дисциплины молодому бойцу стройотряда, каким он пока что является, вылететь из лучшего факультетского ССО проще простого. И тогда вместо как минимум штуки рваных – шиш без масла. Да вдобавок «телега» в деканат плюс «телега» в комитет комсомола. Во-вторых же… во-вторых, его вдруг пронял небывалый азарт. Даже спать расхотелось. «Нарочно в подвал слажу», – решил он.
– Зря, – повторил косой. – Ну, тогда покойной ночи, что ли. Я ещё сигареточку стрельну, ладно? Или две. Во, спасибо.
– Да курите на здоровье, – великодушно сказал Виталик, отдавая всю пачку. – Гуд найт, анкл Ник!