Открытие медлительности

«Испытатель» считался военным кораблем. Вот почему на нем было десять солдат и один барабанщик. Они подчинялись корпоралу, а тот, в свою очередь, подчинялся сержанту. Корабль еще не вышел из гавани, а они уже вовсю занимались строевыми упражнениями и маршировали по палубе до тех пор, пока в дело не вмешался квартирмейстер. Мистер Хиллиер довел до сведения боевой дружины, что палуба нужна ему для более важных дел. Перетаскивание и раскладывание грузов оказалось для Джона весьма подходящим занятием. Куда пристроить два запасных весла? И пятьдесят ящиков с образцами растений? Неужели этих запасов сухарей и вяленого мяса и в самом деле хватит на полтора года, а рома так и вовсе на два? Джон принялся высчитывать в уме. Книг, имевшихся в каюте, вместе с «Британской энциклопедией» должно хватить на добрый год. Куда поместить подарки для туземцев: 500 топоров, 100 молотков, 10 бочек гвоздей, 500 перочинных ножиков, 300 пар ножниц, бесчисленное множество волшебных калейдоскопов, серег, колец, жемчуга, ярких лент, иголок с нитками и 90 медалей с портретом короля, — все это до последней булавки было отражено в длинных списках, каждый в двух экземплярах, и мистер Хиллиер, разбуди его среди ночи, с точностью мог сказать, где что находится. Часть пушек Мэтью заменил более легкими каронадами, да и те велел разместить так, чтобы они не слишком мозолили глаза. Когда мистер Колпитс изготовился было отпустить по этому поводу замечание, о чем можно было судить по выражению его лица, Мэтью поспешил пресечь какие бы то ни было возражения:

— Мы исследователи! Нам даны соответствующие бумаги от французского правительства!

Первые неприятности! К Мэтью лучше было ни с чем не обращаться, и все старались по возможности обходить его стороной — и ученые, и мичманы, и кошки, и даже кок. На то были свои причины.

В Ширнессе на борт корабля для произведения осмотра поднялись два офицера из Адмиралтейства. К этому моменту большинство указаний Мэтью были выполнены: новехонькие паруса гигантскими сардельками разместились на своих местах, старые канаты, там, где они совсем растрепались, были заменены хорошими, новыми, из первосортной балтийской пеньки. Нос сверкал свежей медью, до самых клюзов, ибо в северных широтах не исключены были ледяные торосы. И тут высокие чины увидели женское белье, развешанное на веревке. Женщина на борту? «Недопустимо!» — сказали они, и Энн, против которой никто из команды ничего не имел, вынуждена была оставить корабль. Хотя на многих судах, если только они не участвовали в сражениях, женщины были обычным делом. Канцелярские крысы! Что придумали! Запретить Мэтью взять с собою его милую, любезную, уютную Энн! Капитан побелел от гнева.

— Ни за что в жизни, — выдавил он из себя непривычно тихим голосом, — никогда больше не подчинюсь их вонючим инструкциям, которые они будут спускать мне тут сверху! Я их даже читать не собираюсь!

Они вышли в море. Новые неприятности не заставили себя ждать. Перед Довером Мэтью выслал вперед лоцмана и доверился морским картам. Не прошли они и нескольких миль, как корабль у самого Данджинесса наскочил на мель. Они отбрасовали паруса и спустили на воду шлюпки. Помог прилив. Довольно скоро корабль снова оказался на свободе. Однако теперь, прежде чем отправляться в дальнее плавание, «Испытателю» придется зайти в Портсмут и встать в док, чтобы проверить, не повреждено ли днище. Мэтью, оставаясь внешне спокойным, громко сказал, чтобы слышно было во всех каютах, что он думает по поводу Адмиралтейства вообще и о составленных им картах в частности.

Мистер Колпитс, напротив, был чрезвычайно рад. Он счел, что именно эту мель и предсказывала гадалка, а потому теперь ему ничто не грозит. Пропасть он уже никак не мог. Мокриджа занимало совсем другое.

— Портсмут, — протянул он задумчиво, — я там столько девок знаю! — Его неговорящий глаз явно смотрел в ту сторону.

Стенли Керкби оживился и добавил, что это именно то, что лекарь прописал. Брат его Олоф молчал. Он выносил свое суждение обыкновенно позже. Всякому «Первый сорт!» предшествовала тщательная проверка. К тому же еще было не ясно, отпустят ли вообще команду в город.

Джон Франклин хотел быть как все. Он хотел быть мужчиной. Вот почему он внимательно прислушивался к разговорам о женщинах.

— Главное — это бедра, мне вот нравятся такие крутобедрые, — говорил комендор.

— Ну, это как сказать, как сказать, — отвечал боцман Дуглас, задумчиво качая головой.

У ботаника на этот счет имелось свое мнение. Похоже, что каждый из них, говоря об этом предмете, ясно видел перед внутренним взором вполне определенный образ, вызванный из недр памяти. Джона же интересовала главным образом практическая сторона дела. Он отправился к Мокриджу и, хорошенько обдумав заранее, что ему нужно выяснить, изложил свои вопросы, касающиеся в первую очередь того, где этим принято заниматься и каким образом. Мокридж отвечал в основном уклончиво: «Ну, я не знаю», «Это кому как нравится». Но Джон не отступался, продолжая держаться составленного им заранее перечня вопросов: