Открытие медлительности

Перед началом первого занятия по навигации Мэтью сказал, что всякий порядочный человек просто обязан знать все звезды как свои пять пальцев. После этого он приступил к объяснению того, как устроено небо и что такое секстант. О секстантах Джон уже кое-что знал, но до сих пор ему ни разу не доводилось держать сей ценный инструмент в руках. Зеркальце и деления на шкале совпадали до одной шестидесятой дюйма. По центру размещалась специальная линейка, носившая красивое женское имя «алидада», в котором слышалось что-то восточное. Первым делом Джон усвоил, что секстант ни в коем случае нельзя ронять, потом стал учиться им пользоваться. «На море спасают либо точные цифры, либо молитва, третьего не дано!» — говорил Мэтью. Когда он припадал к зрительной трубе, он сам превращался в измерительный прибор: левый глаз закрыт, от него расходятся веером лучики-морщинки, как дюймовые деления, рот кривится, демонстрируя величайшее презрение ко всякой неточности, подбородок, насколько это возможно, прижат. Вот человек, который, прежде чем действовать, должен сначала посмотреть и составить себе точное представление об увиденном. Джон с Шерардом сошлись на том, что Мэтью им больше всего нравится, когда занимается измерениями.

Кроме секстантов были еще хронометры, которые Мэтью любовно называл хранителями времени. Только зная точное время по Гринвичу, можно рассчитать, до какой восточной или западной долготы ты добрался. Хранители времени изготавливались вручную, поштучно, и у каждого из них имелось свое собственное звучное имя: Эрншоу № 520 и 543, Кендалл № 55, Арнольд № 176. При этом у всякого хранителя времени было свое неповторимое лицо — черные узоры по белоснежному полю, и каждый на свой манер немного отставал или забегал вперед. Лишь все вместе они гарантировали точность. По отдельности же они проявляли поразительное своенравие, каковое обнаруживалось при сравнении показаний. Часы подобны были творениям. Самым чудесным в их устройстве было то, что благодаря таинственному действию анкера пружинка, сколько на нее ни смотри, всегда казалась совершенно неподвижной. Если хранитель времени отставал хотя бы на одну минуту, то погрешность при расчете местонахождения могла составить пятнадцать миль. Не менее важной фигурой был компас, Уокер № 1. По своему складу он был очень чувствительным и чутко реагировал, к примеру, на пушки, если они находились где-нибудь поблизости.

Особенно Джон любил разглядывать морские и сухопутные карты. Подолгу он смотрел на них, пока у него не возникало чувство, что он понимает каждую линию, равно как и причины, почему земная поверхность выглядит здесь именно так, а не иначе. Протяженность того или иного участка береговой линии он определял по расстоянию от Инголдмеллса до Ширнесса, высчитывая, сколько таких отрезков поместится на данном куске.

— В сущности, карта, — говорил Мэтью, — неправильная штука. Она превращает возвышенное в плоское.

Больше всего Джону нравилось следить за тем, как измеряют скорость. Когда ему в первый раз доверили самостоятельно произвести промер и он с чувством спустил лаг в воду, его охватила небывалая радость. Он бросил сектор, вытравил лаглинь, на восемьдесят футов, флагдук вышел за борт, и Шерард перевернул склянку. Двадцать восемь секунд сыпался тонкой струйкой песок, и двадцать восемь секунд веревка бежала за судном, после чего Джон задержал лаглинь и пересчитал узелки на марке.

— Три с половиной узла, до рекорда далеко, — сказал он и тут же еще раз замерил.

Джон с удовольствием забрал бы лаг и песочные часы к себе в койку, если бы он мог с их помощью определить, с какой скоростью спит человек и каким ходом идут его сны.

У Мэтью были свои причуды. Каждый день он заставлял проветривать постели, протирать все стены уксусом и драить палубы «священным камнем». Шкрябанье щеток по утрам не давало никому залеживаться.

На обед часто выдавалась кислая капуста и пиво, кроме того, имелись большие запасы лимонного сока, который все могли пить без ограничений. Так Мэтью надеялся предотвратить цингу.

— У меня никто не помрет, — говорил он строгим голосом, — разве что Натаниэл Белл, да и то от тоски.

— А если помрем, то все вместе, и не от болезней, — ворчал Колпитс, когда младшие офицеры собирались в кают-компании.

Он снова вбил себе в голову, что мрачное предсказание все-таки еще не исполнилось и рано или поздно они основательно сядут на мель. Оставалась еще и другая возможность уйти всем вместе из жизни. В трюмах воды было больше нормы, за час она поднималась до двух дюймов. Плотник обследовал весь трюм, но никак не мог обнаружить причины. Время от времени он с бледным лицом выходил на палубу и отводил Мэтью в сторонку для особого разговора. Тут же поползли слухи.

— Говорю вам, одна из досок точно из рябины! — высказался кто-то из команды. — Она-то нас и погубит! Отправимся все хором рыб кормить!

— Что ты мелешь?! — возмутился Мокридж. — Гляди, видишь эту доску? Она из можжевельника, а можжевельник любую беду отводит!