Открытие медлительности

Джон вытянул руку от плеча, направив дуло в сторону входа, и встал при этом так, чтобы один из походных тюков скрывал эту часть его тела и Мишель, войдя, ничего не заметил. Одно мельчайшее движение, и пистолет тут же нацелится ему в голову, едва только он появится. В этом положении Джон и застыл, весь подобравшись.

— Нет, — ответил он, — я сам это сделаю. Десять лет на войне — чем я там занимался, по-вашему? Убивают всегда не тех.

— Не тех? — Хепберн ничего не понял. — А как же ваша рука, сэр?

— Я могу часами держать руку на весу, — сказал Джон. — Научился, когда мне было лет восемь. Он постарается подкрасться незаметно, чтобы подслушать нас. Давайте будем громко говорить о каких - нибудь пустяках, иначе он просто выстрелит снаружи, сквозь палатку, если поймет, что мы затеяли против него.

— А денек выдался славный, правда, сэр? — сказал Хепберн. — И погода вроде разгулялась. — Понизив голос, он добавил: — Идет!

Джон откашлялся:

— Давайте-ка подниматься, Хепберн. Я принесу дров…

В ту же секунду на пороге появился Мишель с ружьем на изготовку. Он целился в Джона. Хепберн выхватил пистолет, Мишель направил дуло на него. Эта картинка так и осталась стоять у Джона перед глазами. Очнулся он только тогда, когда Хепберн схватил его за руку и все не отпускал. Несколько минут они молчали. Первым заговорил Хепберн:

— Вы попали ему в лоб, сэр. Он совсем не страдал, он даже ничего не успел понять.

Джон ответил:

— Это путешествие затянулось. Одна неделя была явно лишней.

На следующий день они увидели форт, стоявший на берегу озера.

В хижине они обнаружили четыре полумертвых скелета, которые не могли уже встать: доктор Ричардсон, Адам, Пельтье и Самандре. Никакого продовольствия, ни крошки! Все это время они питались оленьей шкурой, брошенной тут полгода назад и служившей когда-то одеялом, они отскабливали ножами по маленькому кусочку и ели, потом пошли в ход сапоги, в которых они пришли сюда.

— Где остальные? — спросил Джон.

Доктор попытался ответить. Джон попросил его по возможности не говорить таким замогильным голосом. Ричардсон поднялся, уцепившись истончившимися пальцами за стену, и прохрипел, глядя на Джона глазами, вываливающимися из орбит:

— Вы бы себя послушали, мистер Франклин!

Ричардсон рассказал, что не нашел тут ничего, кроме записки от Бека: «Продовольствия нет, индейцев тоже. Идем на юг, чтобы найти людей. Бопарлан умер, Август пропал. Бек». Правда, Вентцель побывал тут и забрал все карты, но своего обещания не сдержал: никаких продовольственных запасов он не сделал.

Хепберн побрел в лес, в надежде что-нибудь подстрелить. Ему повезло, назад он вернулся с двумя куропатками. Шестеро мужчин с жадностью проглотили сырое мясо — каждому досталось не больше чем на один зуб. И было это 29-го октября.

Путешествие еще не окончилось.

Пельтье и Самандре умирали. Адам окончательно слег, он даже ползать уже не мог. У него распух живот, его мучили страшные боли.

Доктор сидел подле крошечного костра, который развел Хепберн, и читал вслух Библию. Нелепая и дикая картина: вот сидит человек и читает надтреснутым, слабым голосом, который и понять-то уже почти невозможно, маловразумительные фразы из древней книги Востока, которую тоже понять почти невозможно, тем более тут, в Арктике. И все же это было для всех утешением. Даже если бы он сейчас принялся щелкать пальцами, в надежде призвать таким образом спасение, они бы только радовались: раз он сам верит в такое, другим от этого тоже утешение.

Джон рассказал Ричардсону, когда они остались наедине, что с ним произошло. Долго смотрели они друг другу в лицо — глаза навыкате, оба согбенные, заходящиеся в кашле, они напоминали двух горемычных старых пьяниц из какого-нибудь захудалого лондонского кабака.

— Я бы тоже так поступил, мистер Франклин, — прохрипел наконец доктор. — Сейчас вам поможет только молитва! Молитесь, сэр, молитесь!

Они обсудили положение. Постепенно они начали терять рассудок. Но каждый из них считал свою голову все-таки несколько лучше, и потому они старались говорить друг с другом спокойно, бесконечно терпеливо и без особых сложностей и повторяли все по сотне раз, ибо тут же забывали только что сказанное.

Теперь все зависело от Бека.

В ночь на 1-е ноября умер Самандре, и Пельтье, осознав это, потерял последнюю надежду. Он умер три часа спустя. Оставшиеся в живых ослабели настолько, что даже были не в силах вытащить тела наружу.

Хепберн и Джон, единственные, кто мог еще передвигаться хотя бы ползком, попытались набрать лишайника и веток на костер, но то и дело кто-нибудь из них двоих терял сознание, и в результате они вернулись почти ни с чем. Они давно уже пустили на растопку все, что подходило для этой цели в доме, — двери, полки, доски пола, шкаф.

Следующим слег Адам. Вот уже несколько дней он ничего не говорил и даже не пытался лечь поудобнее.

— Он придет за нами! — сказал Джон.

— Кто? — прошептал Ричардсон.

— Бек. Джордж Бек. Мичман Джордж Бек. Вы меня не понимаете, доктор?

Он замолчал, заметив, что Ричардсон уже некоторое время что-то как будто говорит, нет, сипит. Вот снова повторил: