Открытие медлительности

— Непременно установлю, — пробормотал Джон, — с удовольствием, — и тут вдруг окончательно осознал, что ничего не понимает ни в любви, ни в женщинах и, судя по всему, никогда уже не поймет. Женщинам в этом мире все время хочется чего-то иного, и ничего с этим поделать было нельзя — можно было только принять как факт.

Несколько дней спустя, когда Джон вместе со своими спутниками уже взошел на борт готового к отправке судна, ждавшего их в Ливерпуле, Элеонор умерла. Он узнал об этом много месяцев спустя, в Канаде, хотя успел отправить ей за это время несколько утешительных, ободряющих писем. Печальная новость его не слишком удивила.

«Она умерла за великое дело, она умерла за Арктику» — было написано в газетах.

— Вполне возможно, — отозвался на это Эллиот. — Она умерла. Но свою жизнь она отдала литературе!

Мистер Шап страшно рассердился:

— Она доказала свое величие. Ради чего человек жертвует своей жизнью — ради Арктики, свободы греков или литературы, не имеет никакого значения!

Мисс Таттл не могла больше этого слушать:

— Она любила его, все дело только в этом!

Они затеяли спор, каждый из участников которого пытался объяснить другому, в чем состоит суть дела. Им не хватало Элеонор, той, прежней, смеющейся Элеонор, которая с легкостью пресекала всякий спор, принимаясь громко и восторженно рассказывать о самой себе. Ах, как быстро все становится прошлым.

Второе путешествие, длившееся с 1825 по 1827 год, прошло легко и беззаботно, как детский сон на каникулах.

Теперь они знали все, но еще большему научились. У них имелись хорошие, крепкие лодки, которые Франклин велел построить для переходов по рекам и обследования морского побережья, провианта было в избытке, и отношения с торговыми компаниями складывались превосходно. Единственное, что могло еще представлять опасность, — воинственные эскимосы. Но и тут им необыкновенно повезло: им попадались только такие племена, которые, оценив бесстрашие и дружелюбие пришельцев, отвечали им тем же. Франклин записывал и заучивал все, что только видел и слышал, ибо ясно было одно: раз эскимосы могут жить в этих условиях, значит, могут жить и другие, нужно только делать, как они. Август снова был при них и переводил все подряд, важное и на первый взгляд не очень важное. Франклин, основываясь на своей системе смотреть и видеть, разработал новую систему — систему вопросов. Он убедился в том, что не имеет никакого смысла задавать «командирские вопросы», на которые не предполагается иного ответа, кроме «да» или «нет». На такие вопросы эскимосы из ложной вежливости, которая только сбивала с толку, неизменно отвечали «да». Теперь главным словом для Франклина стало слово «как».

Его тетрадь постепенно заполнялась записями: «Эрнайек — гарпун с притороченным тюленьим пузырем, анговак — большое копье, капот — маленькая стрела для птиц, нугуит — большая». У каждого приспособления было свое предназначение, и если хотеть научиться обращаться с ними, нужно было еще и кое-что другое: способность сосредоточиваться и собираться, без этого в такой местности ничего не увидишь и не поймаешь. А ничего не поймать означало верную смерть.

Радовало и то, что Бек наконец осознал какие-то важные вещи. Быть может, он повзрослел, а может быть, просто понял, что никакое открытие невозможно без спокойного, медленного наблюдения. Более того, однажды он сказал:

— Если мы превосходим эскимосов по уму и количеству оружия, то нужно употребить ум на то, чтобы обойтись без применения оружия. — Вот тебе, пожалуйста! И это говорит Джордж Бек, лейтенант военного флота!

Одежда эскимосов: исподнее — двуслойное, из тонкой кожи, утепленное гагачьим пухом, штаны — из лисьего или медвежьего меха, чулки — из заячьего меха, кровати — из шкур мускусных быков… — понятно, почему они никогда не мерзнут!

Хотя они и привезли с собою лодки, они решили поучиться, как делать хорошую лодку из моржовой шкуры и костей. Приметили они и как замораживать запасы мяса и пушнины, чтобы потом из них сооружать особые сани. Это позволяло значительно уменьшить вес и тем самым снизить нагрузку на собак. Используя деревянные ножи, они вырезали изо льда кирпичи, из которых строили себе ледяные хижины, сохранявшие тепло гораздо лучше, чем любая армейская походная палатка. Многое из того, что европейцы обычно берут в такие путешествия, стало казаться им скоро лишь ненужным грузом, тащить с собой который означало только создавать лишние трудности.

В один из дней Джон Франклин записал в своем дневнике: «Нам остается только благодарить судьбу за счастье».

Количество вещей, которым можно было научиться, увеличивалось в геометрической прогрессии, и был во всем этом какой-то пьянящий азарт, пробуждавший жадность глаз и ума. Когда Бек в первый раз, после многочасового ожидания, загарпунил тюленя, который на полсекунды высунул нос из проруби, он пустился на радостях в пляс и скакал по льду, пока не поскользнулся, он завалился на спину и принялся орать во все горло:

— Могу! Могу!