Бот бежали они сейчас мимо барской усадьбы, самой короткой дорогой в село, торопясь попасть в Сморчкову избу первыми, чтобы ничего не прозевать, и Шурка жадно выпытывал у дружища Яшки Петуха, счастливчика, про отца, когда же тот успел прикатить из Питера, какие у него медали и кресты на груди, что он привез с собой («Ружье? Гранату?.. Неужели с пустом явился?! Ну, я же говорил... Ах, все равно дядя Родя — молодчага из молодчаг, воистину богатырь Илья Муромец, в минуточку все перевернул в селе!»). Шурка выспрашивал и восторгался, и Катька Растрепа и Колька Сморчок радовались. Даже Володька Горев, новый приятель, питерщичек-старичок, в морщинках, все еще не привыкший гулять босиком, худущий, желтый, а драчун что надо, даже он, не зная вовсе Яшкиного отца прежде, радовался и уверял, пришепетывая, задыхаясь от бега, будто он видел дядю Родю на Выборгской стороне, в Питере, когда жгли полицейский участок. И на манифестации он распоряжался, шел впереди с красным флагом, очень похож, ну точь-в-точь такой же высоченный и в шинели. Володька говорил, что у дяди Роди все ухватки Овода, ну из книжки, очень интересной, которую он привез с собой. Есть такие вожди, самые-пресамые атаманы: Спартак, Овод, Гарибальди, наш Стенька Разин, Пугачев Емельян. Ведут народ на войну с буржуями и поют: «Это будет последний и решительный бой, с Интернационалом воспрянет род людской». Сейчас он все расскажет по порядку, только чуточку передохнет.
А отдыхать было нельзя, некогда, летели со всех ног и повстречали у Гремца давнишних знакомцев Витьку и Мотьку, барчат, и их маленькую сестренку Ию. Володька Горев, как увидел барчат, и пришепетывать перестал, схватился за ремень (он носил настоящий школьный ремень с зеркальной бляхой, питерский), закричал грозным криком:
— Бей буржуев!
— Это не буржуи,— сказал ему Яшка, здороваясь с барчатами.
— Ну, буржуята, все равно.— Володька размахивал ремнем, надвигаясь.— Бей, не жалей!
— Говорят тебе, это не буржуи и не буржуята,— рассердился Петух.— Разуй глаза, это же Мотька и Витька, у них есть ружье монтекристо.
— Отобрать ружье! У всех буржуев отбирают. И у городовых. Смит-вессоны с кобурой и свистки, я видел, я... Отобрать! — хорохорился питерщичек-старичок, наскакивая.
Барчата, в полотняных рубахах-гимнастерках и почти, что в офицерских своих фуражках с белыми, как летом, чехлами и значками, в серых брюках и штиблетах, с сачками из марли для ловли бабочек, стояли насупясь, сжимая кулаки, загораживая собой девочку, и это Шурке понравилось. Рыцари, как в «Тарасе Бульбе»!
Рыцари, побледнев, молчали, косились по сторонам, высматривая, куда ловчее бежать. Ну, это плохо, совсем нехорошо. Чего бояться? Одна Растрепа поддерживает Володьку, и Шурка знал, почему она это делает. К тому же дура прямо-таки глядела в рот Володьке и бессовестно бежала с ним рядом, этого еще не хватало.
— Буржуи! Буржуята, они самые! — вопила Катька, засучивая рукава кофты.— Эвон и буржуйка выглядывает, проклятая. Лупи буржуйку, она самая вредная, самая богатая, гляди, как вырядилась!.. А-а, прячешься, попалась мне на узенькой дорожке?!
— Растрепа, постыдись,— остановил Шурка.— Она же маленькая
Катька вскинулась, точно никогда не видывала Ию, пощурилась на весняночку-беляночку в соломенной шляпке с большими полями и голубыми ленточками и бантиками, на ее клетчатое платьице и голые ножки, обутые в синие, как бы плетенные из полосок кожи туфельки, похожие на лапоточки.
— Расфуфырилась, барыня и есть... Фу-ты ну-ты, госпожа, от горшка два вершка! — Растрепа плюнула и отвернулась, такая была сердитая да еще расстроенная из-за отца.— Когда подрастет, я ей все равно выцарапаю бельма,— пообещала она.
Ия высунулась из-за братишек, топнула синей плетеной туфелькой-лапоточком.
— Я сама тебе выцарапаю!.. Сейчас! Я большая! Еле утихомирили Мотька и Витька отчаянную свою сестренку, она так и рвалась из рук, брыкалась, ревела и ругала Катьку.
Шурка и Яшка потолковали немного с барчатами, те звали вечером в усадьбу играть в крокет. Купили в городе, новая игра, наверное, читали в книжках, отличнейшая! В разбойники выйдешь, можно неприятельские шары разгонять молотком во все стороны и помогать своим проходить ворота и мышеловку, какую — узнаете, приходите, а все это и есть крокет.
— Отобрать! — твердил свое Володька, и ребята смеялись над ним, продолжая поспешную свою дорогу в село.
— Вот Олег Двухголовый — буржуй всамделишный. И Тихони, братчики, буржуи, я знаю,— сказал, между прочим, Колька Сморчок, летя впереди всех озимым полем по каменно-скользкой, нагретой солнцем тропинке, которую они звали г л о б к о й.— Вот это настоящие буржуи, наши деревенские,— болтал Колька, жмурясь от света и слепяще-изумрудной озими, начавшей расти в трубку.