Открытие мира (Весь роман в одной книге)

Вначале одиночество Шурке понравилось. Он досыта поел черники, пальцы и губы у него посинели. Насвистывая, обошел еще раз поляну, подобрал пропущенные им и отцом грибы и смело повернул к болотине нехоженой стороной.

Березы расступались перед ним, давая дорогу. Все они были одинаковые, прямые и высокие, без сучьев. Лишь макушки берез, доставая до облаков, кудрявились листвой. Вот бы забраться туда — наверное, и село увидишь! Шурка запрокинул голову, уронил картуз. Эх, и расскажет же он Катьке и Яшке про Заполе! То‑то позавидуют они — и грибам и березам… Вот такого мухомора им сроду на Голубинке не увидать.

Он сшиб башмаком огромную, как зонт, кровяную, с белыми бородавками шляпищу поганки и вспомнил, что где растет мухомор, там всегда бывают «коровки». Стрельнул глазами — и не напрасно: гриб — зеленовик, чуть поменьше мухомора, важно сидел под ближней березой. «У такого старого батьки ребят, должно быть, куча кучей», — подумал Шурка и, не трогая зеленовика, стал искать молодые белые.

Попадались подберезовики, сыроежки, опята. Брать их было некуда, почти полная Лубянка давно оттягивала и резала плечо веревочкой. Шурка любовался на грибы, разглядывал их. Ему приметилось, что у подберезовиков, или серых, как их все называли, шляпки были рябоватые, как береста, а в валежнике росли черноголовые, будто прелые листья. И серянки хоронились в белоусе под цвет ему, грязно — белесые, но под кустами ольхи они были сиреневые, под стать деревцу, под которыми росли.

— Ишь какие хитряги! — рассмеялся Шурка. — Прячетесь от меня? А я все равно вас вижу… И тебя, груздь, вижу, хоть ты и зарылся в мусор. И лисичку вижу — эвон навострила рыженькие ушки… Всех, всех вижу, только собирать мне вас не во что. Ладно, живите на здоровье до другого раза! милостиво позволил он.

У дряхлого боровика прилипла к корню улитка. Шурка взял ее на ладонь и запел:

Улита, улита, выпусти рога,

Дам кусок пирога!

Улитка, как известно, очень любит пирог. Она сейчас же охотно высунула черные, двояшками, рожки. Но пирога не получила и, поняв, что ее, как всегда, обманули, свернулась серым комочком.

— На гостинчика, березка! — сказал Шурка, бросая улитку.

Он разговаривал с грибами, улитками и березами, пока не напал на стадо «коровок». Они паслись на мхе и брусничнике. Шурка поставил Лубянку на землю возле первой березы, чтобы легче и удобнее было трудиться.

Он полз от гриба к грибу, и где видел один белый — там находил два, где замечал пару — там их оказывалось четыре, пять. Грибы словно росли на его глазах, как только он подползал к ним. Он клал их в картуз, в подол рубахи, набрал полные руки. Грибы сыпались у него, он не мог пошевелить пальцами. И только тогда он вспомнил о Лубянке и медленно пошел обратно.

Корзинка точно сквозь землю провалилась. Шурка сунулся туда — сюда, везде росли березы, а Лубянки не было.

Спотыкаясь, роняя грибы и подбирая их, он побежал. Сворачивал в разные стороны, возвращался назад, кидался вперед и везде натыкался на березы. И болотина куда‑то запропастилась, и сумрачные заросли осинника и можжух пропали. Одни высоченные березы окружали Шурку. И он опять почувствовал себя маленьким, и одиночество теперь ему не понравилось.

Ему было страшно сознаться, что он потерял лубянку и, хуже того, заблудился. Он бы крикнул, позвал отца, да вспомнил про леших, которые жили в Заполе, про волков и медведей, и голос у него перехватило.

«Крикнешь, а они услышат — прибегут и сцапают, — напугал он себя. Надо потихоньку самому выбираться». Он подумал, что отец будет его искать и аукаться, и тогда он побежит на его голос. А пока лучше, пожалуй, не двигаться и ждать.

Шурка попробовал это сделать. Но тишина леса сразу наполнилась шорохами, тресками. Вдали что‑то заворчало и зарычало. Эхо подхватило, разнесло гул по лесу.

Шурка сорвался с места. Нет, нет, лучше идти куда глаза глядят — по крайности, когда идешь, ничего не слышно. Под ноги ему, как в насмешку, попадались белые грибы, но теперь они его не интересовали. Он растерял и те, что были в руках, картузе и подоле.

Чтобы придать себе немножко храбрости, Шурка стал твердить про себя, что он и не заблудился вовсе, а ищет Лубянку и сейчас найдет — вон за той корявой березой, кажется, поставил, и леших и волков в Заполе нет, и медведи не водятся. Это все мамки, дурищи, малых ребятишек пугают, а он, Шурка, большой и ничего не боится. Он и без Счастливой палочки и волшебного колечка выпутается из беды.

Как только он так притворился, он поверил во все это, и ему стало легче.

«По солнышку надо дорогу искать, — уже деловито размышлял он. Мужики и бабы, когда заблудятся в Заполе, всегда по солнышку домой выходят. Где солнышко — там и дом… Но где же солнышко?!»

Серая, плотная мгла висела над шумящими макушками берез. Мутно рябило в глазах, словно березняк стал чаще. Потемнели, сливаясь с мохом, барашки брусники на кочках, попрятались грибы в белоусе и листьях. Все кругом перестало быть светлым, померкло, насупилось. Опять прокатился по лесу гул, словно лешие аукались.