Открытие мира (Весь роман в одной книге)

— Дикий вы человек — с, — просипел Миша Император, пятясь и обороняясь тросточкой. — И все ваши рассуждения глупые — с, — бормотал он, пожимая плечами и косясь на баб, доивших коров.

Кнут не мог уже достать до него. Он повернулся и не спеша пошел к селу, осторожно ступая по пыльной дороге и помахивая тросточкой.

— Тьфу… поганец! — плюнул Сморчок ему вслед и долго не мог успокоиться: ворочался с боку на бок, мял под головой заячью шапку, и все ему было неловко.

— А ведь Миша Император струсил, вот те Христос! — шепнул Яшка ребятам. — Из‑за чего это взъярился Сморчок? Я чего‑то не разобрал.

— И я не разобрал, — ответил шепотом Шурка, подбирая землянику. — А здорово бы грязным кнутом — по чистой рубахе!

— Да, здорово… Жалко, не вышло.

Аладьины ребята, Гошка и Манька, собрались домой. Пора было возвращаться и Шурке. Но ему не хотелось идти. Как только пропал в поле за поворотом дороги Миша Император, Шурка стал беспокойно поглядывать на зеленеющую вдали Голубинку.

— Пить хочется, — сказал он. — Хорошо бы еще ягодок поесть, а? Яша?

— Хорошо бы, — согласился тот, подбираясь снова к трубе пастуха, брошенной у изгороди.

— Двинем?

— Двинуть можно… да покуда идешь по жаре, еще больше пить захочется. Давай из болота напьемся? — предложил Яшка.

Труба была у него в руках, и ему не хотелось с ней расставаться. Поглаживая мятую жесть, он не сводил глаз с пастуха, который угнездился‑таки и, кажется, задремал.

— В болоте лягушечьи наклохтыши, — сказал Шурка, с тоской взирая на пустошь.

— Ну и что? Эка важность!

— Проглотишь ненароком — головастик заведется… Вырастет лягушка и начнет в брюхе квакать.

Против такого соображения Яшка ничего не мог возразить. Да ему и некогда было это делать. Он с наслаждением приложил трубу к губам. И только собрался огласить выгон восхитительными руладами, как пастух, не глядя по обыкновению, но точно все видя, протянул волосатую руку и молча отнял трубу.

Видать, Сморчок все еще был сердитый. Яшка печально высморкался.

— Молочка бы парного испить! — вздохнул он. — Твоя мамка ходит на полдни корову доить?

— Нет.

— Разве нам самим попробовать подоить?

— Да она бодается, корова‑то.

— Ничего, мы ее за рога ремнем к сосне привяжем.

— Мамка, пожалуй, заругается… Знаешь, — сказал Шурка с воодушевлением, — а ведь я на перелогах грибов нашел целое стадо!

— Ну? — оживился Петух, забывая про молоко. — Где же они у тебя?

— Анке отдал.

— Вот дурак!

— Да их там много осталось. Пойдем?

— Айда! — быстро поднялся на ноги Яшка, прощаясь нежным взглядом с трубой, торчавшей у Сморчка под шапкой.

Они тронулись, но в поле им повстречался Колька, одинешенек, со свежей царапиной во всю щеку и пустым стаканом. Шурка сразу повеселел и изменил план.

— Не стоит, Яша, тащиться на Голубинку, — ласково сказал он. Наверное, Анка все грибы обрала. Пойдем‑ка домой… В Баруздином омуте искупаемся еще разик. Там и водицы напьемся через рубаху. Наклохтыши не попадут.

Труба теперь была далеко, и Яшка не возражал.

Шурка подскочил к Кольке и радостно — насмешливо спросил:

— Это кто же тебя так разукрасил?

Колька Сморчок не ответил, засопел и побрел на выгон к отцу, катя перед собой по траве пустой стакан.

Шурка посмотрел, как толкает Колька ногой стакан, как он блестит на солнышке, напоминая светлую жестяную банку, и совсем развеселился.

Глава XVI ОТЕЦ

Отца ждали из Питера, как всегда, перед сенокосом, в канун престольного праздника тихвинской божьей матери.

Недели за две стал Шурка готовиться к встрече, запасаясь первыми грибами и ягодами. Он прятал добычу в сенях, за ларем, в прохладном месте. Но от долгого лежания грибы и ягоды все равно портились, приходилось заменять их свежими.

Все чаще и чаще, прибираясь по дому, мать пела грустные песни. По ночам она ворочалась в постели, вздыхая и крестясь, мешая Шурке трепетно мечтать об ежегодном отцовском подарке.

В избе было душно, кусали блохи. Шурка сползал с кровати на пол, впотьмах подстилал что‑нибудь в углу и долго лежал с открытыми глазами, представляя себе приезд отца. Засыпая, он видел ружье, стреляющее заправскими пульками. «Дай бог, чтобы тятя привез мне ружье», — молился он.

Последние дни тянулись так медленно, что Шурка, не вытерпев, торопил их, срывая кряду по два листка на календаре. Он быстро добрался до желанного числа, обвел его угольком и ждал — вдруг сегодня приедет отец.

— Глупый! — смеялась мать. — Сегодня понедельник, а поедем встречать в пятницу. Врет твой календарь.

— Почему?

— Так ведь бумажка на календаре эвон какая махонькая, а день длинный.

— А зачем день длинный?

— От господа бога так положено. Вишь, зимой‑то ему, солнышку, холодно было, оно живехонько по небу и бегало, грелось. Не успеешь встать, печь истопить — глянь, вечер, солнышко закатывается… Ну, а теперича светло, тепло, солнышко и не торопится, гуляет себе по небу сколько хочет. Оттого и день длинный, ровно год… Как говорят — заря с зарей сходятся, здоровкаются.

— Я видел… Лучше бы они не здоровкались, — вздыхал Шурка.