Открытие мира (Весь роман в одной книге)

Глава XXII РЕБЯЧЬЕ ЦАРСТВО

Вооруженные пугачом и запасом сластей, появляются Шурка и Яшка на улице. Путь их лежит на гумно, к риге.

От дома ребята отходят степенно, держась за руки и часто оглядываясь. Но, завернув за угол, вдруг, точно сорвавшись с привязи, летят с гиком и свистом наперегонки, кувыркаются через голову, дают подзатыльники чьей‑то чужой, подвернувшейся под руку девчонке и убегают от ее плача так, что ветер в ушах свистит.

— Уж я ел, ел… думал, не наемся, — признается довольный Яшка, хрустя конфеткой и поглаживая живот. — Две середки пирога съел, а твоя мамка знай подкладывает… Видал, как я вино пробовал?

— И я пробовал, — говорит Шурка. — Го — орькое, тьфу! И зачем его пьют?

— Не знаю. По мне, клюквельный квас лучше. Отхватим на гулянье по стакашку?.. А знаешь, хорошо, кабы тифинская каждый день была. Эге?

— Эге. В обед сладкого супа до отвала наедимся.

— С черносливинками?

— Ясное дело. Это тебе не кутья горбуши Аграфены. Мамка без обмана варит сладкий суп.

Все это так приятно — не передашь. Оба друга от полноты счастья горланят напропалую, бредя гуменником.

В тени сараев влажная земля холодит босые ноги. А воздух насыщен теплом, гомоном пчел и чем‑то медовым. Каждая травинка цветет и пахнет по — своему. На изгороди трещат длиннохвостые сороки — белобоки. Червяк — землемер, изгибаясь зеленым крючком, трудолюбиво меряет листок щавеля. Кот Васька, распушив хвост, крадется к амбару за добычей. Стекляшка валяется на пригорке, и солнышко играет с ней, пуская по траве зайчиков. В крапиву скачет толстобрюхая квакуша, вспугнутая Шуркой из‑под лопуха. Вот завязла нога в кротовой норке. Скорей вытащить ногу, а то еще укусит слепая зверюга!.. А кто там ползет по коровьей лепешке? Ого, да это жук — рогач!

И точно за тридевять земель отсюда — дом, гости, праздник… Да и есть ли где дом? Может, и нет никакого дома, и гостей нет, и тихвинской ничего нет на свете, кроме вот этой высоченной, как лес, травы, горько — сладкого, дурманящего запаха и синего жука — рогача… Полно, да жук ли это? Не Кощей ли Бессмертный, оборотясь в рогача, подкрадывается к Шурке и Яшке и исподтишка злорадно усмехается, готовясь сцапать, утащить в свое логовище и высосать кровь?

Холодок подирает Шурку между лопатками. И потому, что ему страшно, он, делая над собой усилие, опускается на корточки перед жуком.

— Думаешь, слабо руками взять? — спрашивает он сдавленным голосом. И сам ужасается тому, что сказал.

— Слабо, — равнодушно отвечает ничего не подозревающий Яшка.

На всякий случай зажмурившись, Шурка хватает жука. И ждет: что будет?

Жук царапает ладонь колючими лапками. Щекотно. Взвизгивая, Шурка невольно раскрывает глаза и, осмелев, перекидывает жука, как обжигающий уголек, с ладони на ладонь, потом медленно обрывает ему лапку за лапкой и, наконец, рога, похожие на крошечный ухват.

С жестоким любопытством наблюдают друзья за жуком.

— Как думаешь, Яшка, ему больно?

— Знамо, больно.

— А почему он не кричит?

В самом деле, почему жук не кричит, если ему больно? Яшка Петух задумчиво лезет пальцем в веснушчатый нос.

— Эх ты, простофиля! — говорит он, встряхнув волосами. — Да у него голоса нет. Ему кричать нечем.

— А как же рогачи между собой разговаривают?

Яшка молчит.

— Наверное, лапками, правда? Вроде немых, которые на пальцах показывают, — предполагает Шурка. — Или усиками. Тараканы завсегда усиками переговариваются, я видел… Давай играть в охотников? Будто мы в лесу, и будто тут зайцев видимо — невидимо, и будто ты — собака, а я — охотник. Ладно?

— Нет, я будто охотник, а ты — собака, — поправляет Яшка.

— Ишь ловкий! А пугач чей? Ну ладно, давай напеременки: сперва охотник я, потом ты…

Однако охоте не суждено состояться. За амбаром они встречают ораву галдящих приятелей. Случилось что‑то необычайное. Ребята орут как оглашенные, навалились грудой, толкаются и лупят по траве палками.

— Вот она!

— Бе — ей!

— А — а, проклятая!

— Что стряслось, братцы? — спрашивает, подбегая, Яшка.

Ребята не отвечают. Впрочем, этого и не требуется. Продравшись через толпу, Шурка и Яшка отлично видят сами: по примятой траве золотым браслетом вьется медянка. Чей‑то смелый, ловкий удар оторвал ей напрочь голову. И теперь ребятня наперебой молотит по безголовому туловищу. От медянки отскакивают шевелящиеся куски, свертываются в кольца.

Раздобыв палки, друзья присоединяются к побоищу. Скоро общими стараниями враг уничтожен. Усталые, возбужденные, ребята окружают разорванную на куски медянку, любуясь делом своих рук.

— Мы играли в коронушки. Полез я в пучки прятаться, а она там. Чуть не ужалила! — рассказывает Колька Сморчок, тяжело дыша и счастливо скосив глаза. — Ка — ак свернется клубком — и на меня! А я ка — ак двину палкой…

— Тебе сорок грехов на том свете отпустится, — уверенно кивает Шурка. — Ну, везет… А ужалила бы — к вечеру поминай как звали.

— Брехня! Медянка и не змея вовсе — ящерица, только без ног, небрежно говорит всезнающий Ванька Шулепов. Он учится второй год в школе и важничает перед ребятами. — Она не жалится, медянка.