Открытие мира (Весь роман в одной книге)

В смутном волнении он мужественно зажмурился, как и подобало мужчине. И в тот же миг почувствовал, как по его губам скользнули и пропали и опять скользнули два — три раза Катькины губы.

— Вот тебе… фо — о–кус! — воскликнула, смеясь, Катька и ударила его легонько по голове.

Шурка раскрыл глаза. Катьки под навесом не было. Он догнал ее на шоссейке и пошел рядом. Ему очень хотелось взять ее за руку, но он не решался. Они долго молчали и не смотрели друг на друга. Потом, запинаясь, Шурка сказал:

— Зажмурь глаза. Я покажу тебе… еще один фокус.

Катька оглянулась по сторонам и отрицательно покачала косичками.

— Нет, взаправдышно покажу фокус! — настаивал Шурка. — Ну, не надо жмуриться, отвернись.

Катька отвернулась, и Шурка живо достал из‑под напуска матроски носовой платок, развязал его и выложил на горячую ладонь два полтинника.

— Смотри!

Катька взглянула и ахнула.

— Твои?!

— Один мой, и один Яшкин. У меня еще есть двенадцать копеек и три грошика.

Катька захлопала в ладошки и по — мальчишески свистнула. Шурка с шиком, как полагалось богачу, плюнул сквозь верхние зубы. Плевок вышел длинный, важнецкий. Катька тоже хотела плюнуть.

— Тебе плевать нельзя, — остановил Шурка.

— Почему?

— Потому что ты… в розовом платьице.

Катькина мордашка стала пунцовой. Быстро и лукаво стрельнули на Шурку зеленые мерцающие глаза. Катька тихо, счастливо рассмеялась, замурлыкала и тонкой лапкой пробежала по платью, оправила складочки на юбке.

— Ты взаправду… купишь мне… сахарную куколку? — спросила Катька и потупилась.

— Взаправду. И куколку. И медовых пряников. И китайских орешков… Пошли скорее!

Шурка взял ее за руку, и они засеменили по дороге.

Они не прочь бы лететь сломя голову — так хотелось поскорей отведать диковинных лакомств на гулянье. Но кругом было столько интересного, что ноги сами останавливались.

У избы глухого Антипа стояла пара вороных, в бантах и лентах, запряженная в высокий железный тарантас. Каждая шерстинка горела и светилась — такие кони были чистые. Гривы и челки — в косичках, хвосты подвязаны. Ребята узнали старого мерина, с лысиной на лбу, принадлежавшего Антипу. А кобылку, поджарую, молодую, которая нетерпеливо грызла удила и пряла острыми ушами, не могли признать, до того она была хороша.

Расфранченные девки под цветными зонтиками, парни в соломенных шляпах, клеенчатых, блестящих на солнце дождевиках и неизменных галошах, потные и веселые, усаживались, чтобы ехать на гулянье. Вот что значит праздник! Два шага не хотят пешком пройти. И правильно делают. Следовало бы и Шурке запрячь Лютика и прокатить свою невесту. Он так и сделает в другой раз. Только галош не будет надевать. И в башмаках ногам жарко, зря выдумал форсить, — Яшка‑то ведь босиком гуляет, и Катька босиком. Хотя, положим, он теперь богач, и не пристало ему босым топать. Если бы Петух знал, что у него есть полтинник, он бы тоже достал спрятанные башмаки.

Гости у кабатчика обедали в палисаде, под черемухой. Шурке с Катькой непременно надо было знать, чем угощает сегодня родню Косоуриха. Завидного ничего не было: хлебали окрошку с квасом, потом ели яичницу и жареную картошку без мяса. Косоуриха на что‑то жаловалась гостям, плакала, сморкаясь в фартук, а кабатчик ругал ее. Ребята постояли, послушали и пошли дальше.

Саша Пупа в новой кумачовой рубахе и стареньком бархатном жилете валялся в канаве. Он не то пел, не то сам себе рассказывал, как, вспахав пашенку, уходил гулять в зеленый сад, где завсегда ждала его красотка с распущенной косой и нарядная, как куколка. Ясное дело, не Марья Бубенец была этой куколкой, но кто же? Шурка с Катькой посовещались и решили, что дело было в Питере, когда Саша там жил, и, наверное, Марья Бубенец про красотку с распущенной косой не знает, а то бы выцарапала ей глаза, оторвала косу да и мужа до смерти ухватом отвозила.

Навстречу, со станции, попался незнакомый мужик с острой бородкой, в пыльных сапогах, с пиджаком под мышкой, в черной косоворотке, заправленной в брюки. Подпоясан, он был широким матерчатым поясом с необыкновенными кожаными кармашками. В руке прохожий держал городской саквояж и кепку.

Ребята уступили дорогу. Потом оглянулись. Уж больно интересны были кармашки на поясе. Шурка и Катька сроду такого пояса не видывали.

— Там деньги, в кармашках, — убежденно сказал Шурка.

— Копеечки в кошельках носят, — возразила Катька и добавила: — А кошельки прячут, чтобы воры не украли.

— Какая ты непонятливая! Это кошельки и есть. Пришиты к поясу.

— Зачем?

— Да все затем же: чтобы не украли воры.

Не смея спорить, Катька предложила:

— Давай еще разик посмотрим хорошенько?

Они догнали прохожего, забежали стороной ему навстречу и посмотрели.

— Нет, это кармашки, а не кошельки, — сказала Катька. — Ты все выдумал.

— Вот еще, выдумал! Говорю тебе — кошельки.

— А как же они запираются?

— На пуговки. Разве ты не заметила?

Катька снова оглянулась назад и толкнула Шурку.

— Гляди‑ка, — шепнула она, — в проулок повернул, к Аладьиным!

Шурка подскочил как ужаленный.