Результатом стали миллиарды долларов и десятки талантливейших специалистов, пришедшие в отрасль иммунотерапии рака. К спонсорам-факелоносцам вроде Cancer Research Institute, открытого более семидесяти лет назад дочерью Уильяма Коули, присоединились новые организационные инфраструктуры, которые поддерживают эту работу, среди них – Байденовская онкологическая инициатива, которая предлагает изменить подход ко всей медицине в целом и к раку в частности; Паркеровский институт иммунотерапии рака, который финансирует и координирует исследователей и клинические испытания так эффективно, как никогда раньше; гражданские инициативы вроде Stand Up To Cancer (SU2C), которая направляет десятки миллионов долларов пожертвований прямо на исследования и клинические испытания; и, конечно же, настоящая «золотая лихорадка» коммерческих фармацевтических компаний и стартапов и десятки биотехнологических венчурных капиталистов, которые их спонсируют. Некоторые ученые шутят, что сейчас есть два типа фармацевтических компаний: те, которые глубоко погрузились в иммунотерапию рака, и те, которые хотят это сделать.
Сегодня онкологи пытаются не излечить онкологию, а хотя бы превратить ее в хроническое, серьезное, но управляемое заболевание.
Все – организации, отдельные люди и прежде всего пациенты – ставят перед собой одну цель: изменить само понятие «онкологического заболевания», превратить его в хроническое состояние, серьезное, но управляемое – вроде диабета или гипертонии. Или, может быть, даже излечить его.
Это лекарство практически мгновенно изменило положение дел, снизив смертность от поздних стадий меланомы на 28–38 процентов. Первые клинические испытания первой стадии начались в 2001 году, достаточно давно, чтобы можно было сказать, что это лекарство обеспечило «долгосрочную выживаемость» 20–25 процентам из этих пациентов. Это, конечно, все равно меньше половины, но намного лучше, чем цифры менее десяти процентов, которые мы наблюдали буквально годом ранее.
У лекарств, действующих на CTLA-4, серьезные токсичные побочные эффекты, но они создали плацдарм для других иммунотерапий, в том числе и более избирательных ингибиторов контрольных точек, например средств, действующих против PD-1 и/или PD-L1.
Ингибиторы контрольных точек – самое чистое проявление иммунотерапии рака, потому что оно просто активизирует иммунную систему.
Сейчас существует не менее полудюжины официально одобренных антител к PD-1/PD-L1. Важно ли, с какой именно стороны блокировать «секретное рукопожатие», покажут только будущие испытания. Лучше всего лекарства, работающие с PD-1/PD-L1, проявляют себя в случае, когда опухоль пациента экспрессирует PD-L1. Для этой категории пациентов лекарство работает хорошо, давая надежную и в некоторых случаях даже полную реакцию3
.Оба типа ингибиторов контрольных точек мешают раку ослаблять или отключать иммунную реакцию, но между двумя этими лекарствами есть важные различия, связанные с тем, когда именно рак использует контрольные точки, которые они ингибируют. CTLA-4 – это более «общая» контрольная точка; она срабатывает раньше, не давая T-лимфоцитам активироваться, и, если ее заблокировать, то иммунная реакция тоже может быть более «общей»4
. Контрольную точку PD-1/PD-L1 рак использует позже, уже после активации T-лимфоцита. Блокирование этих контрольных точек дает более специфическую реакцию – вы словно снимаете наручники с солдат-специалистов, которые уже находятся на поле боя и стоят лицом к лицу с врагами. Как вы наверняка поняли, ингибиторы PD лучше переносятся организмом и имеют меньше токсичных побочных эффектов, чем ингибиторы CTLA-4, которые, как сейчас стало известно, повышают активность T-лимфоцитов и уменьшают численность специализированных регулирующих T-клеток, T-супрессоров, которые не дают иммунной системе дать слишком сильную реакцию.