Открытие природы

Древесина играла в XVII–XVIII вв. ту же роль, которую нынче играет нефть, и всякая ее нехватка порождала те же тревоги в топливной, производственной и транспортной отраслях, что сегодня – перебои с поставками нефти. Еще в 1664 г. английский садовод и писатель Джон Ивлин стал автором популярнейшей книги о лесоводстве – «Сильва, рассуждение о лесных деревьях» (Sylva, a Discourse of Forest Trees), – в которой уподоблял перебои с поставками древесины общенациональному кризису. «Лучше остаться без золота, чем без древесины», – провозгласил Ивлин, ибо без нее не будет ни металлургии, ни стекла, ни огня, согревающего дома холодными зимними ночами, ни военного флота, защищающего берега Англии{333}.

Через пять лет в 1669 г. министр финансов Франции Жан Батист Кольбер почти полностью отменил право деревенских коммун на пользование лесами и стал высаживать деревья для будущих нужд военного флота. «От нехватки древесины Франция погибнет», – предостерег он, вводя свои суровые меры{334}. Даже на бескрайних просторах колоний Северной Америки раздавались похожие одинокие голоса. В 1749 г. американский фермер и ботаник-коллекционер Джон Бартрэм сетовал, что «от деревьев скоро мало что останется»{335}; эту тревогу разделял его друг Бенджамин Франклин, тоже боявшийся «потери лесов»{336}. Франклин даже предложил решение проблемы – экономичный камин собственного изобретения.

Теперь, на озере Валенсия, Гумбольдт начинал понимать уничтожение лесов в более широком контексте и, анализируя конкретную ситуацию, предостерегал, что существующие в сельском хозяйстве приемы могут привести к разрушительным последствиям. Поступки людей по всему миру, предупреждал он, могут повлиять на будущие поколения{337}. Увиденное на озере Валенсия в том или ином варианте он будет наблюдать снова и снова – от итальянской Ломбардии до Южного Перу, а потом, спустя десятилетия, – в России{338}. Описывая то, как человечество изменяет климат, Гумбольдт, сам того не зная, стал предтечей экологического движения.

Гумбольдт первым объяснил фундаментальное значение леса для экосистемы и климата{339}: способность деревьев накапливать воду и обогащать атмосферу влагой, их роль в защите почв, их охлаждающее действие. (Гумбольдт позднее выразил это лаконично: «Лесистые районы оказывают троякое влияние на снижение температуры: прохладной тенью, испарением, отражением (солнечного света)»{340}.) Он также говорил о влиянии деревьев на климат выделением кислорода{341}. Эффект вмешательства человечества уже «не поддается исчислению», бил тревогу Гумбольдт, и может обернуться катастрофой, если люди продолжат так «жестоко» беспокоить окружающий мир{342}.

Углубившись в джунгли Ориноко, Гумбольдт стал свидетелем очередного случая нарушения людьми природного баланса, он увидел, как испанские монахи удаленной миссии используют для освещения своих ветхих церквей масло из черепаховых яиц. Местная популяция черепах из-за этого резко сократилась{343}. Каждый год черепахи откладывали яйца вдоль речного берега, но миссионеры, вместо того чтобы оставить несколько яиц для появления будущего поколения, собирали так много, что с каждым годом, по словам местных жителей, их численность сокращалась. Раньше, на побережье Венесуэлы, Гумбольдт уже обращал внимание, что произвольный лов жемчуга крайне сократил запас жемчужниц{344}. Реакция отмечалась по всей экологической цепочке. «Все, – заключал позже Гумбольдт, – взаимодействует и взаимосвязано»{345}.

Гумбольдт отвернулся от сосредоточенного на человеке подхода к природе, господствовавшего тысячелетиями – от Аристотеля, писавшего, что «природа создала все специально ради человека»{346}, до ботаника Карла Линнея, повторявшего те же самые убеждения по прошествии более 2000 лет, в 1749 г., настаивая, что «все сотворено для блага человека»{347}. Долго считалось, что Господь отдал природу под управление человека. Разве не сказано в Библии, что человеку надлежит «плодиться и размножаться, и наполнять землю, и обладать ею, и владычествовать над рыбами морскими и над зверями, и над птицами небесными, и над всяким скотом, и над всею землею, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле»?{348} В XVII в. британский философ Фрэнсис Бэкон провозгласил, что «мир создан для человека»{349}, в то время как Рене Декарт утверждал, что животные – по сути, автоматы, возможно сложные, но неразумные, и потому стоят ниже людей. Люди, писал Декарт, – «господа и обладатели природы»{350}.